— А вы раньше работали?
Я даже не подготовил ответа.
* Приезжаем в Париж. Печаль. Если бы я не любил Маринетту, я бы обязательно удрал обратно десятичасовым поездом.
Слабости Маринетты:
— Там мы живем, как короли, — говорит она. — А здесь мы живем, как привратники.
Столовая кажется нам маленькой. Да и дом несолидный. Пол трещит под ногами. Это мрачно, это глупо: иметь там удобное жилье, воздух, счастливую жизнь и поселиться на полгода в меблированных комнатах!
* Жорес. Его газета тонет. Никому не платят. И один из его акционеров, который дал две или три тысячи франков, пишет ему: «Вы знаете, ведь я один из ваших пайщиков: я хотел бы получить пальмы». Бедный Жорес!
* Любовная сцена. Заголовок: «Вызов». Сначала идет в робких тонах:
— О, вы меня не полюбите.
— Да, но и вы тоже.
— А если я вас поцелую, ну вот так.
— Как так?
— Вот так, и сейчас же.
— Не посмеете.
— Увы, не посмею.
— А, вот видите!
— Хитрая какая! Вы же дадите мне пощечину.
— Я? И не собираюсь.
— Значит, если я вас поцелую, вы не дадите мне пощечины?
— Нет.
— Притворщица!
— Попытайтесь.
— Это же нехорошо! Попытайтесь! Попытайтесь! Вы-то чем рискуете? Ничем: просто вас поцелует мужчина ничуть не хуже других. А я, я рискую получить пощечину.
— Боитесь, что будет больно?
— Это же бесчестье, позор!
— О! женская рука… маленькая женская ручка… Ну как, по-вашему, я могу вас обесчестить вот такой рукой? И потом, я вам ее не дам.
— Кого? руку?
— Нет, пощечину.
— Правда?
— Да вы, я вижу, упрямец.
Он ее целует.
— Видите, пощечины не получили!
— А ведь верно! Значит, я могу повторить.
— И продолжать.
— Пощечины я не получу, но вы до конца ваших дней будете надо мной потешаться.
Целует ее.
— С вами все не так, как с другими. Впервые я ошибся до такой степени. Впервые показал себя столь скверным физиономистом. Я думал: «Вот женщина, которая будет надо мной потешаться!» Думал до того упорно, что даже помыслить не мог ни о чем.
— О, как я рада!
— Я тоже.
— Я так взволнована. Мы не можем оставаться здесь.
— Мы не можем остановиться на этом.
— Нас увидят.
— Нам нужно найти маленькое гнездышко на две подушки, потом хватит и одной.
Отворяется дверь. Входит супруга; дама сидит с таким естественным видом, будто ничего и не произошло.
* Когда они уже собираются идти, он останавливается:
— Нет, я за вами не пойду! Не выйду из дома. И, пожалуйста, не говорите ничего, все равно не поможет. Я не боюсь показаться смешным. Идите, я не боюсь честно объясниться с вами. Речь идет не о морали, не о доброте, не о верности. Если бы моя жена ничего не узнала, тогда — будь что будет. Но она обязательно узнает. Она просто не может не узнать, потому что ей скажут…
— Кто же?
— Да я! Я! Сразу же скажу ей. Напишу, как только выйду из ваших объятий. Пошлю ей телеграмму и сообщу, что я ей изменил… Возможно, я не скажу, что изменил с вами. Вот единственное, что я скрою. Она ужасно огорчится; возможно, она даже умрет с горя. До свидания, мадам!
— До свидания, прощайте!
Она уходит, улыбаясь.
Все это должно быть просто, правдиво, без всяких драматических излишеств. Должно чувствоваться, что удалось избежать большого страдания.
* Я дуюсь на Париж. Просидел четыре дня дома, чтобы его не видеть.
* Военный министр подал в отставку: война отменяется.
* Талант: видеть правду глазами поэта.
Следовало бы расставить здесь — посредине, справа и слева — несколько тысяч жертв голода в России с котелками, полными пороха. Я не любопытен, но хотелось бы увидеть, как все это взлетит на воздух.
* Бывают дни, когда мне начинает казаться, что я первый увидел жизнь.
* Творение должно рождаться и расти подобно дереву. В воздухе нет правил, невидимых линий, по которым будут точно располагаться ветви: дерево выходит из семени, где оно заложено все целиком, и развивается вольно на вольном воздухе. Это садовник набрасывает планы, пути развития и губит дерево.
* Флюгер замирает, как будто он способен погружаться в размышления.
* Хриплый лай пилы.