Дневник

Каждый раз, когда кто-то просит четырнадцатый, пятнадцатый или шестнадцатый столик возле окна, а потом жалуется на сквозняк и на вонь от промокшего, заболоченного ковра, когда они требуют пересадить их за другой столик, тебе надо выпить.

Эти летние люди, их Святой Грааль — идеальный столик. Царский трон. Выгодное размещение. Где бы они ни сидели, хорошо всегда там, где их нет. Здесь такая толпа, что нельзя просто пройти через зал без того, чтобы тебя не пихнули в живот локтем или тазовой костью. Чтобы тебе не вмазали кошельком.

Прежде чем мы продолжим, тебе, наверное, стоит одеться теплее. Закупить впрок витамины группы В. Пополнить запас клеток мозга. Если ты это читаешь в общественном месте, прервись и надень свое лучшее нижнее белье.

Но сначала, наверное, стоит записаться в очередь на пересадку печени.

Ты понимаешь, к чему все идет.

К чему пришла жизнь Мисти Мэри Клейнман.

Есть много способов покончить с собой, для этого не обязательно умирать.

Всякий раз, когда кто-то из летних женщин заходит сюда в компании подруг, все они худощавые и загорелые, все они ахают, глядя на деревянные панели и белые скатерти, на хрустальные вазы с розами и папоротниками, на антикварное столовое серебро, и кто-нибудь обязательно говорит: «Вместо телятины вам бы следовало подавать тофу!» — хлебни винца.

Эти худышки с материка. Может быть, на выходные приедет какой-нибудь муж, низкорослый крепыш, так обильно потеющий, что черный спрей, которым он маскирует залысину, ручьями течет по затылку. Темные реки густой грязи пачкают воротничок его светлой рубашки.

Каждый раз, когда кто-то из местных морских черепах приползает сюда, вцепившись в жемчуга на сморщенном горле, престарелая миссис Бертон, или миссис Сеймур, или миссис Перри, когда она видит, что какие-то загорелые худосочные летние женщины заняли ее личный, любимый с 1865 года столик, и говорит: «Мисти, как ты могла?! Ты же знаешь, что я всегда захожу сюда в полдень по вторникам и четвергам. Право же, Мисти…» — тут спасут два глотка.

Когда летние женщины просят кофе с молочной пенкой, или воду с ионами серебра, или обсыпку из плодов рожкового дерева, или что-нибудь из сои, тебе надо выпить.

Если они не дают чаевых, выпей еще.

Эти летние женщины. Они кладут вокруг глаз столько черной подводки, что кажется, будто они никогда не снимают темные очки. Они обводят губы темно-коричневым контуром, а потом едят, пока помада внутри не стирается. Как будто за столиком собрались худосочные детишки, каждый с грязным кольцом вокруг рта. Их длинные изогнутые ногти пастельных цветов, словно сахарные оболочки драже с миндалем.

Когда у вас лето, а тебе все равно надо топить чадящий камин, сними что-нибудь из одежды.

Когда идет дождь и окна дрожат на ледяном сквозняке, надень что-нибудь из одежды.

Два глоточка винца. Два аспирина. Повтори еще раз.

Когда заходит мать Питера с твоей дочкой Табби и ждет, что ты обслужишь собственную свекровь и собственного ребенка, словно их персональная рабыня, выпей двойную порцию. Когда они обе сидят за восьмым столиком, и бабуля Уилмот говорит Табби: «Твоя мама стала бы знаменитой художницей, если бы постаралась», — выпей еще.

Летние женщины. Их бриллиантовые браслеты, их кулоны и кольца — бриллианты все тусклые и засаленные от солнцезащитных кремов, — когда они просят, чтобы ты спела им «С днем рождения тебя», как тут не выпить?

Когда твоя двенадцатилетняя дочь обращается к тебе «мэм» вместо «мама»…

Когда ее бабушка Грейс говорит: «Мисти, милочка, у тебя было бы больше денег и больше достоинства, если бы ты снова вернулась к живописи»…

Когда вся столовая это слышит…

Два глоточка винца. Два аспирина. Повтори еще раз.

Каждый раз, когда Грейс Уилмот заказывает элитные чайные сандвичи с творожным и козьим сыром и грецким орехом, растертым в воздушную массу, на тоненьком, полупрозрачном тосте, а потом лишь откусывает пару раз, и все остальное идет на выброс, но она непременно запишет заказ на твой счет, эти сандвичи, и чайник чая с бергамотом, и кусок морковного пирога — она все записывает на твой счет, и ты даже не знаешь об этом, пока в день зарплаты не получаешь на руки семьдесят пять центов после всех вычетов, а бывает, что остаешься должна отелю, и ты понимаешь, что сделалась крепостной, запертой в Орехово-золотом зале, может быть, до конца жизни, — тут не обойдешься двумя глотками. Тут надо пять.

Всякий раз, когда в столовой не протолкнуться, и каждый обтянутый золотой парчой стул занят какой-нибудь женщиной, местной или с материка, и все как одна возмущаются, что паром идет слишком долго, и на острове негде припарковаться, и раньше не было необходимости заказывать столик заранее, и чего это людям не сидится дома, потому что так жить нельзя, это уже ни в какие ворота не лезет: все эти локти и настырные, пронзительные голоса, которые спрашивают дорогу, интересуются, нет ли у вас заменителя сливок и сарафанов второго размера, — и камин все равно должен гореть, потому что это гостиничная традиция, — сними еще что-нибудь из одежды.