Дневник 1827–1842 годов. Любовные похождения и военные походы

и вновь
Ни взором ласковым, ни словом
Не подружит меня со вздором
Моя почтенная любовь!²⁰

—

т. е. любовь к военной славе и почестям.

15 марта

<…> Теперь известно время перехода нашего за Дунай: 15 апреля мы вступаем в пределы Российской империи, но, к несчастью, мы не идем прямо на временные наши квартиры, а будем до июня месяца объедать разные магазейны Бессарабской области, дабы съестные запасы в оных не пропадали. Очень неприятно в бессарабских степях несколько месяцев кочевать цыганами, быть саранчою. Только в конце июня предполагают, что мы перейдем Днестр <…>

20 марта

<…> Маршрут нашей бригаде получен. Выступив 15 апреля, мы идем в <местечко> Рени, лежащее при устье Пру та в Дунай; там мы будем объедать магазейн; как долго? – неизвестно. Перейдя Дунай, мы поступим под начальство Воронцова. Возвращение нашей дивизии в Киевскую губернию не будет тоже так скоро, как мы ожидали: ей назначено прежде съесть большие запасы, заготовленные в Рени, Мове и Скулянах. Вот неожиданные и очень неприятные новости: в Бессарабии во всех отношениях очень неприятно и невыгодно нам будет простоять весну – лучше уже бы было здесь стоять: по крайней мере, мы здесь получали бы жалование серебром.

23 марта

Через 3 дня, то есть 26 числа, мы выступаем. Я теперь в крайности; без денег, следственно, без лошадей, повозки и пр.; чтобы успеть всё это купить, должно непременно сегодня достать деньги, а где их взять? – несносно!!!

2 апреля

Первый мой караул был очень забавен; так как почти никто в полку не знает службы, то на всяком шагу делали солдаты и офицеры большие ошибки. Полковник, объехав караульни и часовых, прислал просить к себе обедать караульного офицера и юнкера, находившихся с ним. Мы никак не могли это принять за настоящее приглашение, а думали, что кто-либо из офицеров хочет пошутить над нами ради 1 апреля и узнать, известны ли нам строгие предписания касательно гарнизонной службы; и только неоднократные посылки, наконец личной приход адъютанта убедил нас исполнить желание полковника <…>

15 апреля

Время, назначенное нам простоять здесь в лагере, уже прошло, на этих днях мы идем за Дунай; простояв по сю сторону оного 3 дня, мы выдержим 21-дневный карантин на другой около Сатунова. Оттуда же ведут нас в Рени, где неизвестно нам, сколько времени простоим. – Такая будущность вовсе неутешительна: лучше бы уже здесь простоять долее, где, по крайней мере, изобилие в лесе и прекрасная вода; в Бессарабии же первого вовсе нет, а последняя очень нехороша <…>

Время я здесь провел самым бесполезным и неприятным образом: я вовсе ничего не делал <…>

7 мая

Вчера получил я письмо от Анны Петровны; кроме обыкновенной своей любезности – всегда новой – и нежной любви ко мне, покуда всегда постоянной, она ничего мне нового и занимательного не сообщает. Софья Михайловна тоже меня не забыла – вероятно потому, что всё еще с Анной Петровной в тесной связи – дружбе, как они называют. Как бы ни было, а всё приятно себя знать в памяти у людей, будучи с ними надолго разлучен и зная, что не по посторонним причинам, а единственно наша личность заставила, потеряв нас из виду, не потерять и в памяти. – Я бы хотел теперь отвечать, но вряд ли найду свободное время, более же свободное место в продолжение нашей карантинной и лагерной жизни. Я едва успеваю теперь сказать несколько слов про наше возвращение в православное (единственное прилагательное, которое я могу употребить) отечество.

День в день мы почти пробыли год за Дунаем, ибо 26 мая, когда мы в 29 году пришли в Сатунов, и ныниче, перешед Дунай, прибыли мы туда же. По только что наведенному мосту мы благополучно переправились и, сделав два перехода от Сатунова, пришли сюда, чтобы здесь выдержать 21-дневный карантин; дни, которые мы были в оцеплении при переправе, включены в это число.

Перейдя через мост, шли мы версты с две по плотине, которая тянется вдоль берега реки. Около нее лежало до 20 кораблей греческих, турецких и англинских, шедших в Галац, которых не пропускали через мост из опасения, чтобы они опять его не разорвали. Многие из них наполнены были гречанками, как говорят, освободившимися из неволи или гаремов, ехавшими в Молдавию. Во всё время моего пребывания в здешнем краю я не видал так много прекрасных лиц – может быть, только по отдалению они казались такими. Многие из нас сожалели, что издали только можем любоваться этими восточными красавицами, – я не исключаю себя из числа, хотя я телом и душою почти отвык от женщин.