Дневник 1827–1842 годов. Любовные похождения и военные походы

Туманского книги нам доставляют большое утешение; у него я взял теперь XII том “Истории” Карамзина. Слог его так увлекателен, что с сожалением оставляешь книгу, прочитав ее. Любовь, с которою он описывал великие события своей отчизны, дышит в каждом слове. Некоторые лица умиляют нас своею любовью к отечеству и возвышенностью чувств, например, Михаил Скопин-Шуйский, Ермоген и другие; даже неприятелям он отдает справедливость: Болотникову, Делагарди, гетману Жолкевскому.

Последние известия о важнейших делах в Польше не лишают надежды увидеть варшавский бунт усмиренным. Вследствие решения Сейма Варшавы, который объявил Польшу независимою, а престол оной упраздненным, повелел император вступить войскам в пределы царства, ибо мера терпения уже исполнилась, настало время наказать глупцов, не хотевших образумиться <…>

15 февраля

<…> Вчера полученный “Инвалид”¹⁰ извещает о переходе наших войск границы Польского царства 24 и 25 января, которые жителями были встречены не только без сопротивления, но с хлебом и солью; число войск состоит из 103 батальонов пехоты, 130 эскадронов кавалерии и более 395 орудий. Найденными запасами обеспечено продовольствие войск <…>

24 февраля

<…> В караульне было так холодно, что я только пробыл до половины ночи; остальную я проспал дома. В манеже поутру я ездил тоже. Вечером возвратился из Бердичева полковник с известиями, что под Варшавою было кровопролитное дело, в котором мы хотя и одержали верх, но с потерею, и поляки очень хорошо дрались, и с важнейшим для нас (известием), что I бригада получила повеление идти в Дубно и что нас ожидает то же и смотр послезавтра Кайсарова.

26 февраля

<…> Вчера вечером у стряпчего играли в фанты; это довольно было смешно, особенно для меня, отвыкшего от подобных невинных деревенских удовольствий <…>

27 февраля

Майор князь Трубецкой, недавно к нам переведенный из гвардии и которого посылали в Дубно курьером, привез сюда известие о втором деле, решившем судьбу армии бунтовщиков. Оно было также весьма кровопролитно и кончилось совершенным рассеянием оной на малые партии. Потеря с нашей стороны была очень значительна. Генерал от артиллерии Сухозанет умер от ран; даже говорят, будто бы и Дибич ранен <…>

28 февраля

Этот поход мне не по душе; я готов сделать всё возможное, чтобы избежать оного. Нужно же для этих безмозглых дураков переносить мне неприятности, которым совершенно всё равно, Хлопицкой ли или Константин с ними возится. Ах, когда бы мать согласилась на мою отставку, я был бы спокойным зрителем теперь, а не страждущим членом. Вместо того вот сколько времени, что не имеем спокойной минуты, кроме скуки, которою питаемся <…>

1 марта

Вчера после обеда мы точно получили повеление выступить в Бердичев, и сегодня мы оставляем Сквиру; я наряжен квартиргером и должен был еще отправиться в ночь, но успел отправить людей только в эту минуту <…>

Полагают, что мы далее Бердичева не пойдем; я душевно этого желал бы. Расставаясь, и моя трактирщица была со мною очень мила, просила меня непременно быть опять здесь в Сквире.

Бердичев. 5 марта

<…> Здесь время проходит для меня очень медленно и скучно, особенно потому, что у меня нет денег. Голубинин, оставшийся в Сквире, привез мне письма от Анны Петровны и сестры. Первая пишет, что она чрезвычайно счастлива тем, что родила себе сына (!!), а вторая, что они во Пскове на ярмарке и что мать по следующей почте вышлет мне деньги – обстоятельство для меня чрезвычайно утешительное <…>

12 марта

<…> Время для меня проходит довольно скоро. За дурною погодою сижу поутру я теперь дома, читаю Vidocq мемуары о полиции. Он был главным сыщиком парижских воров, и его наблюдения за оными чрезвычайно любопытны¹¹.

По вечерам мы обыкновенно играем в вист, чем и оканчивается мое дневное занятие.

Кроме того, что я хорошо теперь ем, живучи с Туманским, других выгод и удовольствий бердичевская жизнь мне не представляет, и я бы очень был рад возвратиться в Сквиру.

Чем долее я веду нашу военную жизнь, тем более я чувствую все невыгоды оной; дай Бог только дожить спокойно до осени. Приехав однажды домой, мне нетрудно будет доказать, что, служа последним корнетом, потому что мое прошение о возвращении моего старшинства не уважено корпусным начальником, я не могу надеяться много выслужить.

17 марта

Третьего дня вечером, в то время, когда я с полковником сидел у Челищевых, на несколько дней сюда приезжавших, прискакал курьер от Ридигера с повелением по первому предписанию быть готовыми к выступлению через 12 часов по получении оного. Вот как он нас гоняет из одного места в другое! На другой день, т. е. вчера, получили мы и это повеление; но несмотря на оное, мы еще благополучно стоим здесь, а пойдет один полк графа Витгенштейна <…>

28 марта. Около Дубно