Дневник. 1873–1882. Том 2

20 июня. Вторник. Известия из Берлина о вчерашнем заседании конгресса довольно благоприятны. Несмотря на жалобные заявления румынских посланников (Братиану и Когэлничану), допущенных в начале заседания, присоединение Южной Бессарабии к России решено единогласно; выговорено в пользу Румынии только ничтожное изменение южной границы участка Добруджи, предназначенного в обмен на Южную Бессарабию. Решение это явно успокоило государя; камень с плеч упал. Остается еще сомнительная точка – Батум; но и в отношении этого вопроса, кажется, уже последовало предварительное соглашение. Англичане только выговаривают условие, чтобы Батум обращен был в порто-франко. Против этого, конечно, спорить не будем.

Из Константинополя телеграфируют, что Порта соглашается на немедленное отправление комиссии в Шумлу и Варну и просит только подтверждения данного уже обещания, что немедленно по очищении этих крепостей наши войска начнут отходить от Константинополя и начнется передача турецких пленных.

После обычного дипломатического совещания и продолжительного моего доклада было еще одно совещание о великом князе Николае Константиновиче. Пригласили и полковника Ростовцева, приставленного к нему в качестве ментора и опекуна. Решено уже, что, по существующим законоположениям, брак великого князя с девицей Дрейер не может быть признан законным и будет расторгнут; но затем возникает все-таки вопрос, как поступить относительно самого Николая Константиновича. Государь полагал лишить его звания флигель-адъютанта. Я высказал мнение, что такое распоряжение будет иметь вид карательной меры и притом наказания оскорбительного; если же смотреть на великого князя как на человека психически больного, то логичнее было бы совсем его уволить от службы и поставить в положение больного, требующего ухода и лечения. Так и решено государем. Полковник Ростовцев того же мнения.

21 июня. Среда. Всё утро должен был провести в Красном Селе: сначала объезд лагеря, потом церковный парад Кирасирскому е. в. полку по случаю полкового праздника; затем учение учебному кавалерийскому эскадрону и, наконец, завтрак для офицеров Кирасирского полка с приглашенными начальствующими лицами. Всё это проделано по стереотипному шаблону, с пунктуальностью религиозного обряда.

Перед тем как садиться на лошадь, я был у государя, который прочел мне телеграмму из Берлина о вчерашнем заседании конгресса. По-видимому, дело пошло удовлетворительно; но со стороны турок всё более и более замечается склонность к тому, чтобы не подчиниться постановлениям конгресса. Порта не дала еще согласия на вступление австрийских войск в Боснию и Герцеговину, тянет дело Шумлы и Варны, усиливает свои позиции под Константинополем; а с азиатской границы получено известие, что против аванпостов нашего отряда у Артвина были даже выстрелы. В Батуме и окрестностях кипят приготовления к возобновлению военных действий. Вообще, можно опасаться еще б'oльших осложнений.

25 июня. Воскресенье. Работы на конгрессе пошли, на мой взгляд, удовлетворительно. Во вчерашнем заседании почти решен вопрос об азиатской границе, с включением Батума. Но тут же возникло новое черное пятно: англичане заговорили о срытии укреплений Батума и поставили в зависимость от этого вопроса решение другой, более важной статьи – о проливах. На этом дело пока остановилось. Сведения об этом получены только ночью.

Сегодня утром получил я телеграмму от государя с приказанием приехать на Царскосельскую станцию с поездом, отходящим в 12 1/2 часов, чтобы заняться делами политическими на пути из Царского в Петербург. Однако же мне не удалось исполнить это приказание: на железной дороге мне объявили, что поезд, с которым я должен был ехать, не может подойти к Царскосельской станции прежде отхода от нее императорского поезда; поэтому я должен был дождаться государя на здешней станции. Государь, не вникнув в объяснение, почему мне было физически невозможно приехать в Царское Село, выказал свое неудовольствие.

Пришлось остаться несколько минут в вагоне на станции, и здесь прочитаны были полученные телеграммы в присутствии наследника, великого князя Константина Николаевича и Гирса. На меня телеграммы эти подействовали успокоительно, быть может, потому, что я ожидал чего-нибудь худшего от вчерашнего заседания конгресса; государь же опять был в раздражительном настроении и повторял, что не верит в мирный исход дел и что Англия действует с предвзятым намерением втянуть нас в войну. Относительно Батума решено дать нашим уполномоченным на конгрессе указание, чтобы в случае новых требований Англии относительно укреплений Батума отвечать, что хотя мы вовсе не имеем намерения укреплять этот пункт, но не можем допустить включения в трактат каких-либо ограничений державных прав монарха в пределах его империи.