Дневник 1905-1907

Был у Чичериных; страшная жара, даже заболела голова. После обеда лег заснуть, и голова прошла. Часов около 8<-ми> пришел Иванов, он долго беседовал со мной и все интервьюировал, иногда я сам не знал, что отвечать на вопросы: «Кому вы любите молиться?», «Ревнивы ли вы?», «Собираетесь ли жениться?». Я не знаю, нужно ли ему читать дневник. За чаем пришла и его жена, и было странно видеть Диотиму, говорящую о квартире и детях. С Ивановым мне было почему-то несколько тяжело и неловко^{213}. Но, конечно, они очень милые. С нетерпением жду понедельника. Скучаю о Саше.

5_____

Утром был в магазине, там был Павлов; рассматривая в газете картины борьбы атлетов, он стал восхвалять свое искусство насчет борьбы и, легкий, как мячик, принимая грациозные традиционные жесты, фехтовать, выкликая «touch'e» и пр. и улыбаясь с выбитым напереди зубом ртом. У Макарова взял материи на понедельник, прикупил к ней газу и фуляру, все розовое. Был Иванов, моя музыка, по-видимому, ему нравится, в восторге от детских песен. Слова «равнодушные объятья» и «обладанье без желанья» нашел очень моими^{214}. Небрежность слов и внутренняя грация. Говорил, нельзя ли прийти Сереже. Протоколом недоволен, находит, что выдернутые из контекста фразы звучат карикатурно и что я m'echamment[73] пришпиливаю, особенно его. Сейчас после него пришли Сомов и Нувель. Читали дневники; Сомов меня убеждал перевести «Kater Murr»; играли стар<ых> итальянцев, Сомов пел; у него полный, несколько меланхолический голос, и поет он сдержанно и стильно. Отчего он так упорен относительно моей музыки? Если бы он еще вообще отвергал все не старое, но он понимает же и Вагнера и Debussy? Cа me tourmente[74]. Сидели до 3-х часов, мне было очень приятно так сидеть, почти молча, ничего не делая, перекидываясь словами. Мне страшно все равно, так все равно, как давно еще не было. От Саши письмо, чтобы я или приезжал, или прислал твердый ответ. Что же мне ему ответить, теперь мне не только не хочется уезжать, но мне даже не хочется ехать туда. Утро было темноватое и теплое.

6_____

Не знаю, зачем я поехал с нашими в Удельную. Никакой приятности я не получил. Были там Крапивины. Слишком жарко, и пыльно, и дачно. Сережа написал рассказ из Рима, по-моему, лучше всех воспользовался анекдотом с Федоровым^{215}. Считаю деньги, решительно мне не хватит. В понедельник съезжу в бани на 9 линию; я спрошу Матвея; хотя Тимофей и красивей, но слишком важен и староват. Вечером было в окнах видно, как в «Diable boitieux»^{216}. Иванов бранит XVIII в., а я все более его люблю. Что-то будет? Как с деньгами?

7_____

Утром меня ждало письмо от Саши: «В Коротово не пишите, на днях выезжаем». Первая мысль была: хорошо, что не надо ехать. Может быть, я не привык к мысли скоро, совсем скоро его видеть, потому не так радостен, как это нужно бы. Нувель пишет, что вопрос о Сереже решен утвердительно. Письмо от Юши: крайне интересуется мною и моею музыкою, что меня очень утешает теперь, когда даже Нувель кажется мне перестающим ею интересоваться^{217}. Чичерины положительно дальше «Времен года» не пошли. Что мне писать после «Предосторожности»? Еще не решил, посетить ли завтра Александра или поехать на 9<-ю> л<инию>, там более незнакомо, и это меня прельщает, но поспею ли я туда съездить до 9<-ти> час., ведь это возьмет около 5<-ти> часов; а Александр мне понадоел. И думать об этом, когда Саша едет! Сегодня был Муравьев и не застал меня, я очень об этом жалею. Вечером были с Варей у Чичериных. Я ужасно расстроенно себя чувствую.

8_____