Дневник 1905-1907

Сегодня ко мне пристал какой-то мальчик лет 15<-ти>, спрашивавший, не плясун ли я, за которого он меня принял по надушенной поддевке и, как выразился, «подведенному глазу»^{218}. Он сам пляшет в Таврическом саду; мне жаль, что я не спросил его адреса, мне хотелось бы видеть этот быт, эту жизнь des artistes forains[75], полумимов, полугимнастов, полупроституток, и мне было лестно, что он меня причислил к категории людей, отвечающих легким чувственным и ненужным потребностям. Видел в Гостином Каткова. После обеда поехал на Бассейную. Александр спал и долго не шел, я даже стал надеяться, что его не добудятся. Рассказывал, как он вчера катался на лодке, пел, купался при женщинах, а какая-то лодка с офицером и дамой ездила за ними следом. Я люблю сводить волосы: вдруг будто колдовством спадает оболочка и тело явится более еще как-то нагое, чем нагота безволосых людей, но Александр мне положительно надоел. К нам пришла Ек<атерина> Ап<оллоновна> и сидела до прихода Нувель. У Ивановых новых были: Бакст, Бердяева, Городецкий и Сережа. Все были в новых одеждах. Сомов принес мне книги XVIII в. и подарил «Affetti amorosi» 1600 <года>^{219}. Я был ужасно польщен и обрадован. Видел книгу, которую давно стремился видеть: «К. Сомов»^{220}. К сожалению, там не сказана цена, которую знать мне нужно, чтобы сообразить, когда можно будет приобрести эту книгу, первую `a acheter[76]. Вначале стесняла тайно Бердяева, потом начала стеснять даже совсем и слишком явно, т<ак> ч<то> поднятый вопрос об ее исключении был принят почти единодушно. М<ожет> б<ыть>, я был слишком категоричен, т<ак> ч<то> она могла обидеться. В<ячеслав> Ив<анович> читал свое стихотворение^{221}, Городецкий импровизировал. Все целовались, я не целовался только с Сомовым и Бердяевыми. Играли на флейтах, пили, было шумно и несколько бестолково, пахло розовым маслом, платья были пестры. У меня все было розовое с белым и бледно-зеленым. Я был увлечен, но не был никем ранен, оттого, м<ожет> б<ыть>, и показался Гипериону^{222} мудрым. Утро опять было серое.

9_____

Встал не рано; писал музыку, читал сомовские книжки. Пришел Муравьев, я к нему почти совершенно охладел, но зато он стал нежнее, чем когда бы то ни было, и не могу сказать, чтобы это было «поцелуи без любви». Я вспомнил об Вяч<еслава> Ивано-в<ича> экстазе, как необходимом, освещающем <так!> [придат<ке>] составе наслаждения. Я с негодованием это отвергаю в защиту наслаждения как такового, могущего привести и к экстазу, но лучше — легкому, земному, светлому, эфемерному и потому слегка грустному^{223}. Поехали вместе, магазин был заперт, я пошел на Верейскую. Молодцы собирались идти ко мне, чтобы потом пройти в Тавр<ический> сад; пили чай; потом поехали втроем на извозчике. Степан все щекотал извозчика, а тот смеялся и погонял жестом, каким игроки козыряют. Было глупо, но весело. У меня пили чай и немного играли в карты, беседовали интимно, как друзья, о Саше, обо мне. Степан советовал мне не совсем бросать Григория. Когда мы проезжали мимо Морозова, Катков без шапки стоял с швейцаром и хохотал. Ушли они рано. Утром я видел на соседнем дворе мальчиков в праздничных пестрых рубашках, с криком бегающих и влезавших на поленницу за закинутым мячиком; у Бориса и Глеба звонили к обедне. Никола^{224}. Прежде так определенно, так радостно, так полно особенного наслаждения звучало название праздников, а теперь? И мне жаль этого, потому что во мне живо и то. Когда-то и каким увижу тебя, Саша?

10_____