Дневник 1905-1907

Почему-то не помню утра. Сережа уехал в Удельную. Вернувшись, привез бумагу из Вологды, длинную и путаную, плохо понятную, которую тетя, наверное, еще запутает. Пришли Ивановы. Л<идия> Дм<итриевна> в белой широкой шляпе, в светлом платье с перевязанным накрест желтым шарфом казалась моложавее. Меня смущало, что все говорили обо мне, играли меня и вообще я эманацьировался в разных видах. «Ал<ександрийские> п<есни>» Диотиме очень понр<авились>^{250}. Но меня сердит, что все так восстают против моего желания посвятить их Феофилактову. Мы пошли их проводить, я рассказал, как звал Верховского ночью на Острова, и, кажется, заразил этим Л<идию> Д<митриевну>, она предложила прогуляться до Невы и хотела на Острова, и на тони, и в Таврич<еский> сад, и борьбу атлетов. Она была очень мила, но Вяч<еслав> Ив<анович> что-то грустный и кисловат. На Неве были баржа с навесом, пристань с лодками и солдатом, из-за деревьев за забором была какая-то провинциальная, добродетельная луна, вроде m-me Ремизовой, и это гулянье и Л<идия> Дм<итриевна> напомнили почему-то губернское общество, барышень, губернаторских дочек, офицеров, и это было не неприятно. Говорили, что я заражаю Сомова и что я нигилист, но это неправда, и то и другое, хотя м<ожет> казаться и лестным.

26_____

Провожал Сережу, на вокзале он сразу показался таким маленьким, жалким мальчиком, что у меня явилось чувство старой няньки, готовой все сделать, любя и ворча. Ходил к Инжаковичу в правление. Я давно не был в тех краях, около Исакия, Морской, а я их очень люблю и как местность, и как воспоминания. Зашел в магазин, там была Наталья Аф<анасьевна> и пила чай в освещенной солнцем комнате, она сегодня едет во Псков; я поступаю так, будто мне не ехать надо, а прожить деньги. Вечером ждал Сомова с Нувель, у custode был в гостях брат Лихарева, студент с тяжелым лицом блондина, чувственного, но еще бесформенного. Сомов привез мне книгу «Сомов» и написал: «дорогому другу». Я был ужасно благодарен, но благодарил, кажется, сухо, какая-то стыдливость меня удерживала. Играли мои вещи. «1001 nuit»^{251} больше понравилась К<онстантину> А<ндреевичу>, чем «Ал<ександрийские> п<есни>», м<ожет> б<ыть>, потому, что он очень наслаждается стихами вторых и музыка его не удовлетворяет, а, скорее, мешает. Прежде же он в моей музыке не видал никакой музыки. Читали дневники, дневник Нувель о Вячеславе и других похождениях — прелестен. Когда-нибудь это будет чтение вроде «Фоблаза»^{252}. Нувель предлагал для сокращения скуки и расходов переселиться на время к нему. Это слишком необыкновенно и едва ли серьезно с его стороны. Потом может раскаяться, и вообще лучше, если останется достаточно денег уехать в среду. Сидели недолго; на прощанье Нувель поцеловался со мною, я очень хотел поцеловаться и с Сомовым, ведь я же его «дорогой друг», но отчего-то воздержался.

27_____