Дневник. 1914–1920

Брат Цявловского, объезжавший Тульскую губернию, чтобы собрать овес на посев, рассказывает, что там все крестьяне обратились в буржуев; передает он такие случаи: 1) мужики ограбили помещика, бывшего пристава, и утащили у него шашку, он теперь следит за ее странствиями и записывает одного за другим пропивающих ее друг другу мужиков; на вопрос, для чего, прямо ответил: «Всех их этой же шашкой рубить буду». 2) Там же мужики явились к бывшему уряднику и просят: «Ты уж у нас не очень сильно секи». – «Что?» – «Сильно не секи». То есть после нового переворота. Наконец, третий эпизод: написал один помещик Совету заявление, что он, подчиняясь силе, ничего не сделает для защиты своего имущества, просит только не рубить трех берез перед домом – «На них я всех потом перевешаю». Они думали, думали да и ушли, так и не тронули его.

А в Завидове Никол[аевской] ж[елезной] д[ороги] вывешено объявление о том, что в народный дом из такой-то усадьбы перевозится библиотека, из такой-то пианино и т. д., а из разграбленных все, что там взято. П. Таничев сегодня был у нас и рассказывал, как в Клину наложили контрибуцию, а один купец отказался платить, его вызвали в Совет – он явился и говорит: «Я заплачу, но не вам», тут анархист вынул револьвер и на месте убил его.

21 марта

С. узнал, от Л., что Николай Николаевич уже назначен с помощью немецких штыков и принимает, как монарх. В Петропавловской школе были большевики, хотели ее реквизировать, совсем решили, а им говорят: «Мы должны известить нашего председателя». – «Кто он?» Сказали. «И верховного покровителя». – «А он кто?» – «Император Вильгельм». – «Нет, знаете, ваше помещение не подходит». В библиотеку Дерягиной прибежали из Совдепа за одним томом Энциклопедического словаря и требуют выдачи, так как они обо всем справляются в словаре, она не дала, они грозили силой, но, в конце концов, принесли залог в 300 руб. Из дома «крыши» Нирензе всех выселили, потому что при осмотре матросам очень понравилась обстановка, но когда жильцы выехали, и остались грязные, голые стены, те отказались въезжать. Третьего дня анархистов вышибали пулеметами на Мещанской и у Никитских Ворот. С. встретил ночью отряд конных солдат и слышал у Арбатских ворот стрельбу.

25 марта

В заседании Городского комитета (партии н. с.) Филатьев рассказывал интересно о Туле – там все рабочие против большевиков. С оружейного завода им выдают только половину оружия, а другую оставляют себе. На собрании, где выступали меньшевики, потребовали, чтобы явились комиссары давать ответ, те отказались, их привезли силой и обыскали, причем нашли оружие, тогда на них бросились, и их еле удалось спасти. Когда же выступил бывший председатель губернской управы, типичный барин, объяснивший, что делало и хотело сделать земство, его встретили и проводили овациями.

У социалистов-революционеров опять открыт крупный провокатор – Сперанский. Когда арестовали Авксентьева и привезли в Петропавловскую (крепость), его не узнали Кишкин и Терещенко – он был бритый, тогда он выразил изумление, как могли его арестовать на конспиративной квартире, где были только свои. Через несколько дней, играя (в тюрьме) в карты с Бурцевым, Кишкиным и Белецким, Авксентьев поднял этот вопрос и обратился к Бурцеву за разъяснением, причем добавил, что, когда его привезли в Смольный, перед ним мелькнула фигура близкого друга, но он глазам не поверил; тогда Белецкий сказал ему: «Я вам все объясню – такой-то Сперанский в вашей партии провокатор, он был приставлен к вам старым правительством и теперь перешел к большевикам и следит за вами».

Улицы опять освещены с 7 до 10 часов вечера. Раз нам дали по полфунта хлеба – это для выборов в Советы. Большевики решили разогнать Совет, если он будет не большевицкий, и оставить старый. Мука уже 220 руб. белая за 1 пуд, а черная 160–180 р.; 1 фунт меда 9 руб., 1 фунт халвы – 12 руб. и т. д.

27 марта

Вчера С. имел свидание с господином Крыленко при следующих обстоятельствах. Ему позвонили из архивной комиссии днем, что приехали большевики и вызывают его.[231] Он поехал, решив дорогой, что руку Крыленко не подаст. Входят, сидят: Щербатов (директ[ор] Истор[ического] музея, где помещалась Арх[ивная] комиссия, находившаяся в С. ведении), Карякин, очевидно, Крыленко и секретарши.

Он делает общий поклон и садится. Щербатов привстает и протягивает руку через стол со словами: «Давно мы с вами не видались, С. П.», за ним Карякин, секретарши, тогда встает Крыленко и со словами: «Крыленко» протягивает руку. С.: «Мельгунов» и отводит руки за спину. Крыленко багровеет, лицо его перекашивается, рука медленно опускается. Садятся. С. спрашивает, в чем дело? Крыленко очень нахально и агрессивно заявляет, что им нужен архив, нужно помещение для его разработки и т. д. С. заявляет, что может их пустить только на общих основаниях, а комнату, на которую они зарятся, дать не может. Крыленко: «Мы возьмем». С.: «Это вы можете».