Дневник 1939-1945

Ваше последнее чадо, Рейно, довел ваши глупости до предела. Прямо держащийся коротышка для подражания своему противнику, пустая голова, откинутая назад, лукавая улыбка, которая бросает вызов наподобие мальчишке-хулигану, встретившему великую катастрофу. А голос! Ох уж этот голос по радио, этот голос плохого адвоката на суде присяжных, голос, вариациям которого он научился у какого-то выпускника консерватории. Эта необычайная легкость, купленная в музыкальном отделе Галери Лафайет, эти правильные систематические концовки фраз, эта распевность, в которой слышится южный акцент актера и голос приказчика из модной лавки - любителя поэзии, и голос жулика, стремящегося приобрести хорошие манеры.

Раньше у Даладье был вид бравого малого. И в то же время бравым он не был ни в каком смысле этого слова. Безвольный среди безвольных. Влюбленный мазохист, потерявший голову, когда ситуация стала гротескной, невообразимой, когда поражение стало позорным. Этот триумфатор наоборот, получивший пинка пониже спины и горделиво несущий его по Елисейским полям до самой Могилы неизвестного солдата.2

Один из них представлял вашу трусость, а другой - ваше бахвальство. И оба олицетворяли важе невежество в области законов Природы и Человека, ваш атеизм деревенского дурачка, который Церковь принимает за общественный писсуар.

Вы были благоговейными невежами. Не знали гео-графии и истории, экономики, стратегии, духа зако-

1 Марка популярного в то время снотворного.

2 Дриё намекает на триумфальное возвращение Даладье после заключения Мюнхенского соглашения.

нов, общественного договора, религии, философии природы, Бога.

Как политики, воспитанные школьными учителями или профессорами Сорбонны, иногда кем-то одним вы были гораздо ниже своих учителей. Да те и сами иногда за вас краснели и не желали признать в вас своих детей. Чтобы отречься от своих учеников, они становились комунистами и вызывали неясную тень Ленина.

Как французы, лишенные всего французского, вы укрываетесь в лоне иностранцев, которые, кстати, оставались для вас такими же незнакомцами, какими были и те немногие среди вас, в ком оставалось хоть что-то французское. Вы собирались спросить, как вам жить дальше, что делать - у самоедов, или у английских биржевиков, или у скандинавских профсоюзных активистов, или у евреев с бульвара - у кого угодно. Вы больше уже не могли глядеть на себя в зеркало.

Ученые навеки причислены к сонму ученых, а инспекторы управления финансов - к сонму инспекторов по ведомству финансов.

Республика профессоров оказалась в том же тупике, что и республика мелких спекулянтов, евреев, масонов, должностных преступников - в том же тупике, в котором все эти республики так мирно уживались.

Республика умерла 6 и 9 февраля 1934 года. Кровь молодых буржуа и молодых рабочих была пролита на жертвенник республиканского и демократического отечества, на алтарь революции 89 года, который уже десять раз обагрялся кровью.

Венецианская республика опереточных заговоров, тихих убийств, полицейских провокаций - в те дни убила или заставила разувериться в себе своих последних возможных защитников, хотевших отмыть ее от того дерьма, которым она покрыта с ног до головы. Она предпочла прописать им Думерга в качестве предполагаемого успокаивающего лекарства, а Народный фронт - чтобы заговаривать зубы.

Тандем "Петэн-Лаваль", подготовленный еще зимой в качестве паллиатива, чтобы облегчить страдания, которые испытывала Франция, только что обрел плоть.1

Это тот самый знаменитый "австрийский парад", о котором я писал еще три года назад в "Национальной эмансипации".2 Это вспомогательное средство, которое ничего не решает, простой переход и подготовка к чему-то другому.

Это неладно скроенный сюртук, нечто между демократией и фашизмом. Фашизм при этом имитируется грубо, у него не берутся его преимущества, хотя и принимаются три четверти его недостатков. Это авторитарный режим без власти, потому что в ней нет авторитетов, это самодержавие без самодержца, без мужского начала.

Чтобы не выражаться загадками, скажу, что это отступление масонов под напором мощного арьергарда католиков и либералов. Этот арьергард сформирован из старых, изношенных до самого основания политиканов наподобие Лаваля и Марке,3 или из замшелых технократов промышленной буржуазии, или из "руководящих классов", он ведет долгую и скрытую борьбу,

1 Пьер Лаваль начиная с 1939 г. планировал создать кабинет министров, куда был бы включен Филипп Петэн. После голосования 10 июля Петэн сосредоточил в своих руках все или почти все полномочия; Пьер Лаваль вошел в правительство 23 июня 1940 г. в качестве министра без портфеля и вице-председателя Государственного совета.

2 Мы не нашли даже намека на такое выражение в статьях, опубликованных Дриё в 1937 г. в "Национальной эмансипации".