Читаем Дневник 1939-1945 полностью

делать, а можно и не делать, так они решили не делать но я не прекратил дело.

Немцы опасаются, как бы наше предприятие не закрылось. Это стало бы еще одним поражением политики коллаборационизма и моим личным поражением. Французов тоже немного пугает закрытие, потому что тем самым будет показано их сопротивление, выраженное как-то слишком открыто.

Лично я знаю, что мне прежде всего хочется избавиться от этого бремени и обрести мою свободу. Я совершил приблизительно то, что мог сделать. Поэтому мне надоел этот привкус старого замшелого либерализма, старого деликатного анархизма. Все это должно сдохнуть. И в конце концов это молчание в 1940 году, которого я боялся, честнее, чем эта мелкая возня.

Полан хотел бы выпускать журнал под моим именем и при этом не называть себя. Но этого уже я не хочу. Ведь он сотрудничает в "Комэдии", пускай подписывает журнал.

Комично то, что он сочувствует коммунистам и что мне хочется, чтобы он сотрудничал со мной.

- Я еще раньше предвидел, что англичане начнут бомбардировки и мелкомасштабные десантные операции. Высадят ли они большой десант? Да, похоже, , что неоккупированная зона совершила неисправимую ошибку. В районе Бордо? Однако это будет довольно сложно. На севере Норвегии это, кажется, более весомо. Или в Испании и в Марокко одновременно (совместно с американцами, как в Норвегии).

- На русском фронте будет ужасно. Я убежден, что японцы вынуждены атаковать Владивосток. Поэтому они не идут дальше Гвинеи или Бирмы. Кстати, приближается муссон.

- Никогда раньше я еще так че любил Белу. Этот несчастный случай1 показал, насколько я к ней привя

См. примеч. кс. 321.

зан. Какая это странная, странная авантюра! И как меня удивляет женское сердце, которое мне неведомо. Хотя я уже несколько лет констатирую, что для них чувственность не так важна, как нежность, хотя они очень чувственны. Это как раз потому, что и то, и АРУ1*06 существуют в их природе слитно, и они могут обойтись без одного из этих проявлений, потому что в другом проявлении содержится то, чего недостает.

Между тем иногда сердце мое трепещет, и я спрашиваю себя, не унесет ли какой-то порыв Белу далеко от меня, не мечтает ли она вновь обрести в ком-то другом это соединение нежности и чувственности, которого она уже не ощущает во мне. Она не будет постоянно жить воспоминаниями о наших лучших днях - и она также не сможет довольствоваться тем разделением, которое установила: между мной, с одной стороны, и X - с другой. Кто знает? Поживем - увидим. Но я не смогу это видеть долго, потому что долго не проживу. Каналы моего сердца неисправимо иссушаются. А тот идиот американец в Сен-Бриак, разве он не предсказал мне, что я умру в пятьдесят лет? Он также мне предсказал, что я буду женат дважды. Он ничего не знал о хиромантии, а эта наука имеет значение только в соединении с другими науками, но такая судьба мне нравится, и я ее осуществлю. Я принимаю это идиотское предсказание и делаю его фатальным.

Разве я не принял некоторые предосторожности еще двадцать лет назад в Руане или в Марселе?

22 апреля

Все это время тянулось дело с журналом "НРФ". Я потребовал создать комитет: они его создали, но нагло лишили его людей, которые могли бы придать ему характер согласия: Валери потребовал включить

Мориака, но отказался от Монтерлана и Жуандо.1 Похоже, что туда еще включили Жида, Клоделя, Жионо (безумно нейтрального и эгоцентриста); я только что отказался, после значительного и легкомысленного опоздания. Кроме того, нет бумаги. Те акулы, которые плавают в море бумаги и входят в корпоративный комитет, мне отказали, ибо все меня ненавидят, все, кто чувствует мое достаточно известное презрение.

К тому же, я больше уже не могу интересоваться чем бы то ни было. Я вновь обрел свое одиночество, и мне кажется, что я его никогда и не прерывал. Зачем я себя обрекал на это заточение в течение полутора лет. Все эти посредственности, которых я читал и встречал. Для чего это удовольствие прерывать и изменять это прекрасное и неделимое одиночество, мою божественную лень.

Едва освободившись, я сразу принялся писать. После того, как я пересмотрел свой "Прерванный дневник", я принялся за фантастический роман, идея которого родилась у меня в Аргентине, когда Борхес рассказывал мне анекдоты об одном семидесятилетнем боливийском диктаторе.2 Я мечтаю об этом романе уже двенадцать лет.

- Военные действия не развиваются, либо они развиваются, но мы об этом не знаем. Пока ничего решающего. Вторжение японцев исправляет неудачи на русском фронте; но в какой степени? Что происходит на самом деле в России? Невозможно узнать. Несмотря на мою большую предвзятость (или из-за нее, ибо я всегда переношу свой комплекс неполноценности на наших) я прихожу в ужас от бескрайних размеров России, даже побежденной, а главное - я боюсь этой большей молодости русских. Но похоже, что русским придется еще раз учиться у немцев перед тем, как они

1 См.: Pierre Andreu, Frederic Grover, Drieu la Rochelle, Hachette, 1979, p. 490.

2 Это будет роман "Всадник" (изд-во "Галлимар", 1943)

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники XX века

Годы оккупации
Годы оккупации

Том содержит «Хронику» послевоенных событий, изданную Юнгером под заголовком "Годы оккупации" только спустя десять лет после ее написания. Таково было средство и на этот раз возвысить материю прожитого и продуманного опыта над злобой дня, над послевоенным смятением и мстительной либо великодушной эйфорией. Несмотря на свой поздний, гностический взгляд на этот мир, согласно которому спасти его невозможно, автор все же сумел извлечь из опыта своей жизни надежду на то, что даже в катастрофических тенденциях современности скрывается возможность поворота к лучшему. Такое гельдерлиновское понимание опасности и спасения сближает Юнгера с Мартином Хайдеггером и свойственно тем немногим европейским и, в частности, немецким интеллектуалам, которые сумели не только пережить, но и осмыслить судьбоносные события истории ушедшего века.

Эрнст Юнгер

Проза / Классическая проза

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное