Дневник 1939-1945

По моему мнению, мир не так плох. В нем нет ни Добра ни зла. Есть просто Бог, затем мир, затем новый Бог. Сам факт творения бессмыслен, абсурден и чудесен. Возрадуемся по очереди и Богу и творению. - Я говорю это и пользуюсь обычными для христианской метафизики терминами. На самом деле я отдаю предпочтение анализу индуизма, который гораздо глубже: не существует ни Бога ни мира. Существуют Я, как мыслящий субъект, и вещь в себе. "Бхагават Гита" отмечает самый удачный пункт равновесия между отрицанием и принятием мира, существующими одновременно. Я сторонник "Веданты", в которой понятие бытия более тонкое и гибкое, чем в томизме. Все слова устарели и отменены; до этого никогда не доходит христианский мистицизм, отягощенный моральной идеей любви. Знание индуизма глубже, чем христианская любовь.

Фрейд. Конечно, я любил свою маму. Но я это знал. Я осознавал свою любовь к маме. У меня была кормилица из Оверни, которая спала с садовником моей бабушки, откуда могла возникнуть моя любовь к проституткам, а также фиксация на образе моей мамы. Любил ли я женщин, которые были похожи на мою мать? Да, например моя первая любовь, неуправляемая и состоявшаяся (Марсель Жаниу-Лебей-Дюллен, медсестра - персонаж романа "Жиль"); в ней все лучшее было от моей мамы. Кельтско-германский тип: довольно крупная голова, достаточно широкая верхняя часть лица, прямой нос, красиво очерченный подбородок, серые глаза, светлая шатенка среднего роста, с живым темпераментом, интересующаяся скорее гордостью, тщеславием, и главное - любовью, нежели деньгами. - Я ненавидел и боялся отца. Очень рано я встал на его сторону против матери, потому что она была к нему привязана. Но драма ревности моей матери, как и драма денежная, были настолько ярко выражены в моей семье (смотри "Мечтательную буржуазию",1 - что они получили мощнейшее развитие и преобразовали мой эдипов комплекс.

Мои фиаско. Пережил ли я их с честными женщинами, подобными моей матери. Хотя я сильно по-

Изд-во "Галлимар", 1937.

дозревал, что ни они, ни моя мать не были честными. Я потерпел свое первое фиаско с девственницей. Мои фиаско с девственницами. Я испытывал страх перед честными женщинами, как перед бывшими девственницами, и в то же время я испытывал отвращение оттого, что они уже были близки с мужем и любовниками. Я отыгрывался на проститутках, потому что мысль об их окончательном падении приводила меня в хорошее расположение духа. Может быть, мое религиозное воспитание внушило мне идею о том, что акт совокупления является грязью?

Возможно, это было и так, а не только из-за фиксации на образе матери. Однако обе эти вещи взаимосвязаны в истории человечества.

Я бесконечное число раз хотел жениться под воздействиями импульсов детства, но уже в очень молодом возрасте я был не в силах вступить в брак. Правда и то, что на это повлиял определенный социальный фатализм. В нашей семье не было девочек, а поскольку мои родители почти ни с кем не встречались, я их не видел. Бедность также отдаляла меня от девочек из буржуазных семей. Я бывал в гостях только у небольшого числа школьных приятелей. Меня принимали только в еврейских семьях, и тогда мой комплекс вины снова возник именно в связи с евреями. Я не мог испытывать влечения к девушкам и меньше всего - к еврейским девушкам.

Человек испытывает страсть к плоти своей матери, а затем испытывает от этого ужас, но не только потому, что в нем пробуждается социальное сознание, а еще потому, что мать стареет. К двенадцати годам, когда у меня наступила половая зрелость, я сознательно испытывал вожделение к моей матери, то есть зная, что это преступление, и любя свое преступление; меня соблазняла эта уникальная привязанность, и в тоже время я чувствовал, как во мне рождается ярость и презрение по отношению к ней, потому что она старела и дурнела. Я неожиданно входил в ванную комнату, чтобы увидеть ее дряблую грудь, и я думаю, что она намеренно не закрывала задвижку на дверях, поскольку она тоже понимала.

Но тогда человек навсегда начинает испытывать отвращение к любой плоти, если это только не грешная плоть шлюхи. Дамы из высшего общества, которых я любил. Я знал, что у них были любовники, и я желал их только потому, что я их ужасно ревновал, представляя себе их приключения в прошлом, настоящем и будущем. Но в то же время я иногда бредил и говорил себе, что в мою честь в них возрождалась чистая дева; святая, вечно хранящая свою чистоту; женщина, преданная единственному мужчине.

А потом, постепенно наступают времена, когда все становится бесцветным, и, может быть, воображение иссякает раньше, чем зов плоти. Мы знаем свои механизмы слишком хорошо, как знает каторжник все закоулки своей тюрьмы; мы уже все видели, все сказали, все чувствовали. Каждая женщина похожа на всех остальных и прежде всего на женщину одной из категорий, которые мы выстроили для себя. Достаточно на нее посмотреть один раз, чтобы поместить ее в одну из этих категорий.