Дневник 1939-1945

Английская партия столь многочисленна и заправляет всем так давно, что она себя не замечает, да и никто ее не замечает. Она предала в Лондоне нашу международную политику, все наши начинания, стремления и надежды.

В русской партии состоят буржуа, соединяющие московскую химеру с шаткой лондонской действительностью, и рабочие, которые, будучи не в состоянии совершить революцию, полагаются на Сталина, а уж он им ее или подарит, или навяжет. Немецкая партия прячет свою трусость под маской антикоммунизма.

Все полагаются на иностранцев, чтобы те сняли с них бремя обязанностей, мышления, воображения, воли.

Наш отказ сражаться в начале войны продиктован этими различными уступками, для которых всякий раз находится свой предлог, но которые, в сущности, одинаковы.

Даже теперь Франция колеблется между войной против Германии, боясь сыграть на руку России, и полным разрывом с Россией и коммунизмом, боясь сыграть на руку Германии. Она не чувствует в себе необходимых сил, для того чтобы развести риск и удачу, связанные с каждой из этих альтернатив.

16 декабря

Декабрь выдался мрачным. Впрочем, декабрь всегда мрачен. По возвращении из отпуска в Париже не чувствуется ничего, кроме рутины. Мысль о весне еще не приходит. И вот наступают ужасные рождественские праздники, когда неспособность народа радоваться городу кричит о себе в звоне посуды за рождественским столом. Не говоря уже о ночных мессах и отвращении при виде того, как столь прекрасный миф оказался в столь бездушных руках.

Но этот декабрь побил все рекорды. Европа агонизирует: в Женеве можно наблюдать эту низость Европы малых государств, они кладут голову под топор палача, надеясь словно идиоты, обезумевшие от страха, что если они сделают это с покорностью, палач умилится. Сталин и Гитлер должны бы все-таки слегка посочувствовать этой Швеции, которая притворяется мертвой и скоро действительно умрет. Следует сказать, что трусость малых государств вполне объясняется гнусностью больших. С каким сожалением Англия и Франция ссорятся с Россией. Впрочем, насколько серьезна эта ссора? Сомневаюсь, что Сиано порвет сейчас с кем бы то ни было.

Русская партия предпринимает здесь отчаянные усилия и, конечно же, она не сказала своего последнего слова.

Примечательна позиция Полана, который вводит Арагона в "НРФ". Я устал повторять: Франция будет плясать под дудку России до последней минуты, до того дня, когда всем станет ясно, что Россия из-за своей внутренней слабости находится в руках Гермами. Даже тогда, когда Гитлер войдет в Москву, здесь найдутся упрямцы, которые будут упорно ждать спасения России или победы коммунизма.

Различные категории французов закоснели в своем Маразме. Да и сам я, не попадал ли я иной раз под Влияние немецкой пропаганды? Но в глубине души я всегда знал, что сближение с Германией означало провал. Германия даровала Франции положение Шотландии в Соединенном Королевстве: положение весьма уважаемого... и весьма натруженного прислужника.

В последнее время я уже не верил в наступление немцев на линию Мажино, теперь снова начинаю верить. В рассказах фронтовых товарищей нет ничего утешительного: по-видимому, немцы одерживают верх во всех перестрелках. Это можно увидеть и в газетных репортажах, если вчитаться повнимательней.

Весной у нас, может быть, будет больше самолетов и пушек, но никак не больше хороших дивизий. Стало быть, Гитлер может спокойно дожидаться весны, а потом бросить на нас два миллиона солдат, измотав за зиму французскую пехоту и английский флот.

Впрочем, если у него хватит припасов, он будет ждать, пока мы покроемся плесенью. Первые признаки заплесневения уже ощущаются.

- Ужинал с Б. де Жувенелем, который никак не может отправиться в свой пехотный полк, где он будет связным. Он изнывает от досады и страха. Этот баловень режима (сын еврейки и министра-радикала), этот любимчик всех легких удач, этот страшно поверхностный талант поставлен к стенке: он вынужден хотя бы делать вид, что сражается за свой режим, вынужден вступить в эту скверную войну, в которую его режим втянул Францию. Ужасно смешно.

Его брат, также женатый на еврейке, освобожден от призыва. Коммунист-миллионер.

Многие недовольны, что я не на фронте. Даю им понять, что мне до смерти осточертела эта грязная политика Европы. Все это подернуто неясной дымкой дежа вю. Невозможно лечь с женщиной, с которой переспал двадцать лет назад. Мальро и Монтерлан тоже сидят в своих норах.

Вернуться к фронтовой каше? Ну уж нет. Я уже не в том возрасте, чтобы сидеть за общим столом, пусть на нем и будет печать страданий и смерти. Я ненавижу наряды, тупую работу, не могу думать о таких мелочах, как солдатская книжка и опись вооружения. Что же до оружия, я неспособен им пользоваться. Оно стало слишком точным, слишком абстрактным, или же мне недостает человечности, человеческой сноровки, чтобы оживить его в ловком обращении.

И потом, я больше не смог бы бороться со страхом, как двадцать лет назад. Мне это было бы легче, чем тогда, но за несколько дней я растерял бы последние крохи здоровья.