Дневник 1939-1945

Глубокая трусость, таящаяся в марксизме, не только У Реформаторов, но и у революционеров: Ленин при-Шел к власти, клюнув на приманку Брест-Литовского МиРа. Этот грех остался на сердце России. И здесь ком-мУнисты с радостью обнаружили свое высшее предназначение: оно в пораженчестве, в отстранении чед0. века.

Да и фашизм здесь переродился в пораженчество Полан написал мне письмо, полное придирок, в ответ на мое письмо, в котором я объявляю о выходе из "НРФ". Не будем об этих мелочах. Я снова погрузился в изучение религии. Я подошел к оккультизму: Све-денборгу, Сен-Мартену; все это, как мне кажется, не так уж много добавляет к тому, что сказали Платон и Плотин. Современная мистика не так много добавила к мистике античной.

Я также продолжаю читать материалы, готовясь к своему "Эссе по поводу тела"; прочел Сенанкура, Ла-мартина, Нерваля, Ламеннэ.

Будет ли разрушен Париж?

Мне это начинает надоедать. На меня давит суматоха этих генералов, которым единственный раз в жизни надо было исполнить свой долг; за три недели это набило оскомину. В любом случае, это стало невыносимым, притом что газеты запутались и молчат. Если ты не политик, то политикой лучше не заниматься. Я снова погружаюсь в изучение религий и религии вообще.

28 мая

Сегодня утром я даже не включал радио, все больше опасаясь услышать этот сдавленный голос, который вот-вот превратится в стон.

Уже нет ни северной группы войск, ни английской армии, ни бельгийской. Господин Рейно объявляет о боях на Сомме, там, где мы даже не контролируем переправы, там, где мы даже не смогли сократить число плацдармов.

Вчера Б(елукия) объявила мне, что они с сыном окончательно решили уехать вместе с ее мужем. У моей дорогой старушки Николь есть возлюбленный, о кот0р0м она не получает известий: то ли он убит, то ли цопал в плен во Фландрии. Все эти те редкие люди, с которыми я встречаюсь, упрекают меня в мрачном настроении. Этой ночью я прочел один тибетский трактат о йоге. Какой бы вид был у йога, окажись он во Фландрии? Сумел бы он достичь концентрации?

Теперь вслед за Роттердамом пришла очередь Парижа.

По радио звучат риторические упражнения Рейно, который винит в грехах короля Бельгии. Но у каждого такие союзники, которых заслужил, такие англосаксы, которых заслуживаешь. И почему надо верить в реальность Бельгии, когда ее нет? От Бельгии осталось не больше, чем от Чехословакии, не больше, чем от нашего благополучия. Фламандцы ненавидят валлон-цев и французов, а ведь у фламандцев был немецкий король.

Звучит голос Рейно, это самодовольство буржуа, который считает себя образованным, потому что разбирается в финансах, который считает себя выдающимся, потому что разбогател. Все эти люди из мира финансов, из административных советов, из Политехнической школы, которые присоединятся к хору выпускников Эколь Нормаль и всех профессоров. Вся эта фальшивая элита, созданная за счет дипломов, браков по расчету и игры на бирже.

Нужно ли продолжать войну? Возник ли этот вопрос сейчас? Есть ли у нас еще средства, которые оправдают будущие ужасные разрушения? Что мы потеряли в Бельгии? Что осталось от нашей промышленности? Собирается ли Америка немедленно объявить войну Гитлеру?

С другой стороны, вмешательство Муссолини может решить проблему моментально. Оно, быть может, Желательно, чтобы избежать... Чтобы избежать чего? Полного материального уничтожения Франции? Но это по сравнению с моральным уничтожением? Сможем ли мы когда-нибудь вновь возродиться из савана демократии и рационализма, из превосходной кухни и бистро, из борделя и кинематографа? Остаются внешние красоты Франции.

29 мая

Памятники и пейзажи. И те, и другие действительно пострадали; но это в конце концов последние ощутимые вещи, которые остались во Франции. Но, конечно, основа духа этого народа остается, видимо, еще подвластной скульптору, который вновь придаст новую форму этой глине, который из нее вылепит каждую частичку. Но...

"Это - французский темперамент", - говорит моя консьержка. Вот, что они скажут после войны. И слава аллаху. Преступления политиканов, профессоров, генералов будут отмыты этой фразой, которая необъятна, как море.

Пойдут ли демократы на то, чтобы послать на смерть всех французов до последнего во имя защиты такой добродетели, как честь, которая появляется в их лексиконе только во время войны и только для использования перед толпами мобилизованных людей?