Дневник 1984-96 годов

10-го ходил в Музей революции. Там выставка "На пути к плюрализму" — подарки Горбачеву. Что поразило — уголок "Апреля" с подаренными музею авторскими книгами. Дарители — Приставкин и Рыбаков. Здесь же фотографии с митинга в защиту Сахарова. Музей идет, порой опережая, в ногу с новым обществом. На одном из снимков моя старая знакомая и старая лагерница Ф.А. Наушютц. Я ведь помню, как она учила меня аккуратно создавать липовые счета и акты, когда мы работали вместе. Куда ни посмотришь, везде двойная бухгалтерия.

Вечером в поезде, идущем в Эстонию, интересно говорили о журналах и о ситуации в литературе. В.И. Гусев придумал хороший термин" "конокрадство".

13 ноября. Утром Таллин. Гостиница "Олимпика". Поражают цены, они нас будут преследовать по всей Эстонии. Завтрак — 3 рубля, обед в Тарту, в студенческой столовой — 7 рублей, ужин — 3 р.50 коп.

Республика в три раза повысила цены по сравнению с российскими. Это первая плата за национальную спесь.

Ездили в Тарту, встречались по проблемам русского языка с преподавателями университета. Лотман дипломатически болеет. Очень жаль, что я его не увижу. Говорили о русском и эстонском менталитете. Об Интерфронте, здесь испуг и неприязнь. С особой, неангажированной остротой говорил об этом молодой парень Александр Данилевский (из Ногинска, как я у него узнал). Но уже никакой другой парень из Ногинска в Тарту больше никогда не попадет. Да и нужно ли ему будет ехать в эту провинциальную Европу? Одно очевидно: историческая точность победителей — у русских. Много раз муссировалась тема: кто живет — тех и земля, т.е. Эстония — эстонцам. Далеко так можно зайти. В Таллине — более 45 тыс. русских. Весь северо-восток республики русский. Много в нашей компании в связи с этим говорилось о Грузии и Молдавии. Стало одно очевидно: плохо здесь преподают русскую литературу, ленивые студенты. Все это напоминает мне мой курс в институте.

Экскурсия по городу. Памятник Бурденко, разрушенный собор, памятник "костям всех народов" — тем неизвестным, кто копал котлован под университет. О русской воскресной гимназии рассказывала Любовь Королева, студентка: 25 рублей — семестр. Началось, дальше будет платное высшее образование.

На обратном пути много говорили с Аннинским о почвенничестве. Он немножко зациклен на этом. Удивила меня стройно разработанная его теория о лени русского народа, его нежелании работать, но за этим и восторг, и боязнь этого народа. У нас с Левой много общих оценок. Меня, в частности, порадовало его отношение к Ф.Искандеру — нет боли, слишком много иронии.

15 ноября. Пишу уже в поезде. Сел на промежуточной станции в Пихве. Тороплюсь в Москву на заседание приемной комиссии. Видимо, это последнее мое в ней участие. Наверняка на съезде меня в нее не выберут. Сколько бы она ни отнимала у меня времени — это заработок. Круг полуумеющих писать волчат сужается, они никому ничего не отдадут. С некоторой боязнью думаю о завтрашнем дне.

Вчера утром уехали из Таллина в Тойлу — здесь стоял дворец бакалейщика Елисеева и здесь доживал Игорь Северянин. "Ананасы в шампанском!.. Весь я в чем-то испанском". Под вечер был в Пюхтинском женском монастыре. Увез альбом, как работают монашки: косьба, пахота и т.д. Благостное, счастливое ощущение. Положил в копилку 10 рублей.

Вечером встречался с читателями (очень мало), поили и кормили. Как ни странно, все организовал РК КПСС. Сила пока — только здесь, все остальные говорят, говорят.

14 ноября. Поезд все же опоздал, но к 13.00 на приемную комиссию я успел. По дороге еще прочел три бурятские пьесы. Нет ни таланта, ни даже свежих мозгов, а человек всю жизнь провел при театре, да еще закончил Литинститут. Последнее время все острее мысль о том, какое огромное количество людей выбрали литературу поприщем жизни, не имея на это права. На приемной поделился со Славой Шугаевым идеей о некоем втором объединении прозаиков, он зажегся, договорились встретиться.

15 ноября. Вечером был в Детском театре у Генриетты Наумовны Яновской. Играли "Гуд-бай, Америка". Это ее постановка по стихотворению Маршака "Мистер Твистер". Здесь не обошлось без лукавства: через весь спектакль проходит некая бессловесная пара — образ чудаковатого народа. И все же все, скорее, о двойственности жизни и идеологии в 30-е годы. Спектакль с пародиями и песнями на фоне некоей подлинности, все в телогрейках и ушанках — зэки. Страна сидит. Внутри спектакля есть фразы: "Не обманул нас дядя Маршак" (цитирую приблизительно). Это о национальных отношениях, об их лжи. Внутри спектакля звучит пародия на знаковую песню Дунаевского "Спи, мой беби" из "Цирка" Александрова.