Дневник 1984-96 годов

22 января, пятница. Похороны Гафур-хана. Подняли в 4 часа. С похоронным кортежем доехал до Джелалабада. Считается, что было 200 тысяч человек. Лицо Вали-хана, ему 83 года. Несколько раз толпа нас чуть не смяла. Виктор Петрович Поляничко в толпе, в охранении. Похоронили во дворе его усадьбы. Индия, Пакистан, Афганистан — на одной политической трибуне. Такого еще не было.

Вернулись военным самолетом. Мне очень нравится Лещинский с его замоскворецким кодексом чести. "Прощай, шпана замоскворецкая!"

23 января, суббота. Весь день в отеле шел симпозиум "Писатели и национальное примирение". Я выступал в конце первой половины. Кажется, успешно. Это довольно традиционные для меня мысли. Боже мой, мне уже 52, а я все еще пробиваюсь к правде. Мне интересно наблюдать за собой, как какому-нибудь энтомологу — за тараканом. А в принципе, в стране льется кровь, а мы, как ни в чем не бывало, думаем о романах.

После речи меня поздравляли. Я, правда, и сам знаю всему цену. На меня произвела впечатление еще и речь афганского писателя Акрама Усмана. Я ее даже записал в блокнот. Тут же послал ему записку. Позже Поляничко сказал мне, что тот — родственник короля, чуть ли не племянник. Его речь была о восстановлении гуманитарных ценностей.

Вечером в гостинице был Виктор Петрович с женой и охраной. Ужинали в номере Сафронова. Поляничко и Сафронов оба ростовчане. Мальчонка-охранник два часа стоял в коридоре у открытой двери, качаясь от усталости. Зовут Сережа, он из-под Тулы. Виктор Петрович — тип интересный, он искренно болеет за дело, но не хватает интеллектуального окружения. Сафронов, как и привык, все видел в прелестном официозно-розовом свете. Отец Поляничко когда-то работал в одной бригаде с Сафроновым на Россельмаше. Поляничко что-то от Сафронова ждал, какого-то интеллектуального обоснования. Но этот старый везун ничего сказать не мог. Он лепетал что-то о миссии мира, борьбе. В.П. выражал недоумение, что в борьбе за мир не находит народ сплочение. Вот если бы война с агрессором. В том-то и дело — народ сплачивается идеей защиты от конкретной угрозы. Рассуждая о Гафур-хане, мысль о политических династиях на Востоке, Ганди. Вот только на этом полумонархическом, полусоциалистическом что-то и получится. Но ведь социализм изобретен для того, чтобы люди жили лучше.

И все же как-то удивляет решимость Поляничко распоряжаться чужими людьми и чужими судьбами, его решимость к перестановкам.

Здесь, в Кабуле, мне достали номер "ЛГ", новогодний. Вклею по традиции. Это мне кажется интересным — реплика Анат. Бочарова на большом круглом столе.

"Начну с того, что этот литературный год начался чуть раньше, чем календарный, — может быть, с публикации "Нового назначения" Бека в осенних номерах "Знамени" за 1986 год. И определяет картину года непривычное для нас сплетение четырех литературных слоев. Первый из них составляют произведения двадцатых годов — "Повесть непогашенной луны" Пильняка, "Собачье сердце" Булгакова, "Котлован" Платонова. Далее идут "Новое назначение" Бека и другие произведения шестидесятых годов, созданные, если можно так выразиться, на волне ХХ съезда. Затем, в третьем слое, мы видим вещи, которые из глубины застойного периода долго не могли пробиться к читателю. Я имею в виду повесть Приставкина "Ночевала тучка золотая", "Пушкинский дом" Битова, "Любавиных" Шукшина и опять-таки многое другое. И, наконец, книги, которые пришли к нам естественным путем, без мучительной паузы между написанием и напечатанием. Такие, как "Зубр" Гранина, "Временитель" Есина, "В тумане" Быкова. Так что атмосфера действительно создалась очень своеобразная, и у нас появилась возможность нового взгляда не только на современную прозу, но и на литературу всего ХХ века".