Дневник 1984-96 годов

И последнее о Вязниках вспомнил. Это опять фрагменты рассказов Ростоцкого. Областное начальство начало по-новому относиться к городу после съемок. Народный артист кое-что им объяснил. Но еще до этого они райком, клуб и гостиницу не стали строить в старой части города. Старая, глубинная скромная Россия. Интересно — отсюда в войну вышли 22 героя Советского Союза.

Со вторника 14 июня сижу в Обнинске. Пытаюсь закончить роман, идет, как никогда, мучительно. Закругляю и довожу до литературной логики то, что придумал. Мне кажется, что в целом эта гирлянда вин, прозрений и предательств, эта цепь взаимосвязанных людей, должна выскользнуть из неясного небытия и приобрести очевидность действительности. Все ведь придумано. Все. Но разве в искусстве нас интересует не сама личность говорящего?

В двух словах вдогонку о Горьком. Поездка была тяжелая. Ругался с Валентиной. Мне жалко ее, ненавижу тех демонов, которые заставляют ее страдать и мучают меня. Иногда такая жизнь мне кажется невозможной.

"Принцесса" у Вити получилась, но опять лишь с намеком на "Турандот" и Гоцци. Он очень многое синтезировал из своих бывших находок. Прощание с бывшим ужасным временем. Боже мой, как трудно жить и писать и как хочется плакать!

Из неожиданного — из того, что я тщательно фиксирую, ибо это свидетельства распространения влияния моих идей и видения — внезапные аплодисменты, когда Бригелла объявил, что Есин, автор "Имитатора", в зале. Шуточки театра: помню, как Олег Табаков тоже в своем театре лепил некую отсебятину о Есине.

Мой новый роман не поиск популярности на знакомом пути разоблачений — сейчас разоблачают все, — это углубление каких-то идей о человеке и его страдающей доле.

Живем, чтобы страдать. Последнее время все загадываю, какой мир будет без меня, через 100, 200, 300 лет. Боже мой, как, наверное, интересно, но как мучительно в том времени станет жить.

Прошел дождь, стучал по крыше и оконному стеклу, и я вдруг почувствовал себя полностью и беззаботно счастливым, как в детстве.

15 июня, среда. Вчера приехал в Ленинград на съемки телефильма по "Сороковому дню". Это по спектаклю в Театре Гоголя. Снимаются И. Макарова, Е. Соловей, Тотосов — всех остальных, пусть и изестных, я не запомнил. Прочел сценарий — это облегченное возвращение к пьесе, но как они ее сократят, не знаю. Это тяжело, у меня не получилось. Я очень надеюсь на Олега. Советовать ему тоже не берусь. Хочешь не хочешь, а это брак, а перед венцом жениху не советуют, что надо сменить невесту. Понравилось киношное решение. На Фонтанке они нашли огромную квартиру, из которой уже выселили жильцов, сделали косметический ремонт — город все время за окнами. С балкона — Большой драматический, комбинат "Ленинградская правда" и улица Росси. А ведь в этом соприкосновении с улицей Росси я вижу нечто символическое. Может быть, еще один круг замкнулся?

Вчера поговорил с Женей Агафоновым. Как они всегда кормят! Он рассказал мне о своих взаимоотношениях с сыном — я обязательно пунктиром вставлю это в роман. Поэтому надо пунктиром прочертить линию Золотцева — жены, сына, семьи.

Сегодня вечером, если все будет в порядке, — в Москву.

Еще одно, последнее чудо нашего кино и хозрасчета: директор картины сказал, что не может оплатить мне ни гостиницу, ни билет. О времена, о нравы! Наша бюрократия продолжает чудить. Пожалуй, есть смысл продолжить тему "Автомобиль и майонез".

Вторая половина дня. Написал рецензию на "Турандот". Средне, зазывно, спектакль ускользает. После полудня поехал в музей-кабинет Дзержинского — это в самом конце Невского. Традиционно неуютно, золоченая мебель, без единого клочка личного, без попытки понять, что происходило здесь. Но в этом доме, на 2-м этаже, у камина, перед зеркалом, Вера Засулич стреляла в Трепова. Доски об этом на доме нет. Да, наверное, нельзя по каждому поводу ставить доску, но подобное — единственный и неповторимый факт русской истории.

Опять ездил в декорацию, посидели со Славой Иванцовым и Олегом Павловичем Ерышевым. Кое-что придумали, но я очень боюсь, потому что текст транскрибируется в любую строчку, а хватит ли у режиссеров и актеров психологической силы все дотянуть.

Долго сидели, после этого с Р. В. Николаевым на Радио. Говорили о делах перестроечных. У нас обоих складывается ощущение, что волна, накат спадает. Сетовали на то, что много людей потеряли совесть в перестройку. Реабилитировали Каменева и Зиновьева — но это лишь юридическая реабилитация.

17 июня, пятница. Только что приехал с Николо-Архангельского: хоронили Михаила Алексеевича Борисова — редактора "Московского комсомольца". Все промелькнуло на глазах, я его помню молодым, Новый год, комнату, стол, девушек, которые приходили. Народу было много, из знакомых — Флеровский, Бугаев, Изюмов. Я даже не могу написать, как сжимается сердце. Лежал он в гробу чужой, смерть его уже забрала. Все подчеркивали, что был он добр — действительно.