— За последнее время, когда стало гнуть на старость, принялся я почему-то писать теоретические книжки. Сначала написал полупублицитику-полулитературоведение о том, как меня избирали ректором Литературного института — «Сезон засолки огурцов», потом была книга театральных и литературных очерков и проблемных интервью под названием «Власть культуры», а потом я написал книгу «Попутные мысли» о писательском ремесле и книгу «Искусство вымысла», у которой есть подзаголовок «Опыт самоидентификации». Я много размышлял как преподаватель Литинститута, а потом как его ректор, — как надо учить студентов, передавать опыт, что такое мастерство, что такое книга. Единственное, чего мне не удавалось понять: что такое идея, что такое направленность книги. Я не умею направлять книгу так, как пытаются направить меня. Мне это не дано, я стараюсь довести до уровня только то, что мне интересно, тот смутный импульс, тот образ, который мне видится, и с предельной точностью отразить его на бумаге. Собственно говоря, начало моей работы как писателя, сейчас меня не удовлетворяет; в нем было много журналистики, много поверхностных наблюдений, я порою как стенограф пытался зафиксировать то, что видел, и потом, когда ушел на «свободные хлеба» с радио, я выбивал из своей прозы дух журналистики довольно беспощадно, и горжусь, что сейчас это всё, пожалуй, ушло. Литература и журналистика — это две разные и далекие друг от друга профессии.
Дебютировал я повестью «Живем только два раза», где рассказывается о человеке, прошедшем войну и работавшем грузчиком. В его жизни был эпизод, когда с него слепили монумент, он послужил моделью для обобщенного образа советского солдата. Собственно, это и стало главным конфликтом повести. Я думал, что всю жизнь буду писать о войне, которую помнил еще мальчиком, помнил, как она началась и как закончилась, — тогда я жил в домике на окраине Калуги у своей тетки. Там я узнал, что такое народная жизнь и её заботы.
Написал я много, думаю, книг двадцать. Кроме романа «Имитатор», написал еще романы, связанные с деятелями искусства — «Временщик и временитель» и «Соглядатай», один роман-антиутопию, называющийся «Эффект близнецов». Эти романы были написаны значительно лучше, чем «Имитатор», но именно «Имитатор» принес мне, как я уже говорил, популярность, его прочитала вся тогда еще огромная страна. Это роман о художнике, но, к сожалению, такие имитаторы оказались очень живучи, куда от них денешься… Большую роль в моем становлении сыграл журнал «Юность», его все тогда читали. В «Юности» были свои любимцы, которых выпускали скорее, но, хотя с определенным тормозом, шёл и я. Там были напечатаны несколько мои рассказов, хорошо известных: «При свете маленького прожектора», повесть «Р-78» (аббревиатура переводилась так — «Растиньяк образца 78 года»), «Счет до сорока» — это автобиографическая проза, тоже напечатанная в «Юности». В 40 лет умерла моя мать, потом отец, который реабилитировался, но так и не поднялся… И вот, собственно говоря, на линии атаки я остался один.
Я особенно ценю свой роман «Затмение Марса», о перестроечно-путчевом времени, с амбивалентным героем-журналистом, трагедия которого заключалась в том, что он описывает события сразу на два фронта: и в правую, и в левую газету. Кто победит? Затем роман «Гувернер», когда я подобрался к проблеме новых русских. Хотел бы в этот ряд поставить и свою повесть «Стоящая в дверях», которую в 1992 году опубликовал журнал «Наш современник». Это повесть о «бескровной революции», в ней, как мне кажется, впервые в нашей литературе появился кавказец, с определенным акцентом, со своей линией поведения, да простит мне Господь мою наблюдательность. Потом я сделал роман в новеллах «Хургада» — серию небольших рассказов о новых русских на отдыхе. Занятный это народ!
Считаю своим крупным достижением роман «В.И. Ленин. Смерть титана». Это роман о Ленине, написанный с сочувствием к этому оплёванному сейчас, но самому крупному, с моей точки зрения, деятелю за весь XX век. Я горжусь, что сумел написать этот роман от первого лица, писатель знает, как трудно постоянно держать в напряжении материал.