Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

16 августа, вторник. Уже под конец дня объявили о сенсации: Верховный суд отменил решение суда Москвы о признании партии национал-большевиков вне закона. Счастливое лицо Лимонова. Я, еще когда только партию закрыли, уже тогда своим ощущением правды и естественности правосудия понял, что это незаконно. И суду иногда, видимо, стыдно бывает за некоторых своих коллег. Прокуратура, конечно, объявила, что она опротестует это решение. Прокуратура и формально принадлежит государству, а суд формально, кроме нашего российского, который все время трясет от жажды денет, независим. Но уже ясно, что мечта начальства и правящей, безусловно поддерживающей капитал, верхушки закрыть партию как незаконную имеет разное толкование и среди судейского сословия, и среди общества. Я повторяю, единственно чего надо опасаться этой власти, это партии Лимонова, партии обездоленной молодежи.

День прошел довольно вяло, утром что-то, не торопясь, вписывал в свой новый роман, на работе продолжал писать письмо Марку в Филадельфию, которое обязательно вставлю в дневник. Планы моего романа все время меняются. Возможно, я не стану пользоваться прямым сюжетом. Так интересно задуматься: а о чем будет следующая глава? Объяснился с Вл. Ефим, относительно Толика, который ему неоправданно часто и резко грубит. Ребята вообще, чувствуя мою поддержку, немножко наглеют. Перед обедом на спортивной площадке, сняв рубаху, немного поиграл с ребятами в волейбол. Это замечательно напрягает и заставляет веселее работать весь организм.

И, конечно, главное событие дня — это опять разговор о газопроводе через нашу территорию. Опять пришел мой старый знакомый Андрей Васильевич и очень решительно, получив, видимо, от Эрнста, а может быть, и не напрямик, информацию о том, что все в порядке, развернул проект прокладки трассы. Но я к этому был готов, потому что понимал: дельцы с противоположной стороны Тверского бульвара никогда не дадут 250 тысяч долларов на наш проект. Я прямо спросил, а на какую сумму они все-таки рассчитывают. Оказывается, на 10 тысяч долларов. Как я понял по всем нюансам, эту сумму я мог бы получить непосредственно. Но честь и собственная свобода дороже. Я положил на стол протокол заседания у префекта, где черным по белому было написано о некоторой компенсации в пользу Литинститута. Как хорошо, что я создал тогда этот юридический повод. Теперь я к нему смог обратиться и придать своему шантажу видимость законности. Ка-пи-та-лизм, свя-щен-ное пра-во соб-ствен-ности! Я уже понял, что и с курсами сценаристов, и с возможной инсценировкой "Имитатора" Конст. Львович меня дурачит, и выстроил приоритеты: или электрический кабель в 120 метров — предписание на замену у нас уже есть, и даже повторное, — или пусть покупают для института новую "Волгу". Я даже бросил на стол главный козырь: ничего не могу решить без ученого совета, а ближайший ученый совет по плану у нас в конце сентября. Завтра будем созваниваться заново. В запасе к этому у меня есть еще дерево, которое надо посадить на месте канавы, и газ, которым надо будет снабдить столовую.

Филадельфиия

Дорогой Марк! Вот я и теряюсь, с чего начать: в Вашем письме много положений и мыслей, по поводу каждых хотелось бы порассуждать. Многое из того, что Вы сказали, хочется повторить, — мы часто любим рассказывать полюбившиеся сказки и истории, которые слышали совсем недавно. Но ведь писатель на то и писатель, чтобы чуть добавить, сказать то же самое другими словами. Однако Вы иногда так мастерски и просто говорите, что это вызывает зависть. Теперь — по Вашему письму.

И я — никудышный кандидат в игру "Что? Где? Когда?". И сколько раз в снобистской литературной игре с цитатами ошибался я, но стоит ли об этом горевать или комплексовать. С огромным трудом я вспомнил обсказанный Вами "винный" эпизод, на который я не обратил внимания и который ничуть не поколебал моего высокого мнения о Вас, дорогой Марк. И что значит "лоскутность" познаний? Термин, конечно, хорош, у кого из нашего поколения образование иное. Еще Пушкин, ссылаясь на Онегина, писал: "мы все учились понемногу…". Но свойство нашего русского сознания — собраться! Я уже ценю и друзей, и студентов не за образованность, а за нечто другое, что выше и значительнее внешнего лоска учености, — за продуктивность сердца, за органику и искренность вязки слов. Вот так-то, и прекратите комплексовать. И чтобы покончить с этой стороной нашей переписки и отношений, скажу, вернее повторюсь: это сейчас единственная пространная и объемная переписка, которую я веду. И Вы, дорогой Марк, знаете меня: стал бы я её вести, при моей, главным образом, писательской загрузке: мне просто интересно, мне сердечно, я в этой жизни должен хоть кому-то также сказать несколько хороших слов и быть откровенным. Не мало значит и то, что я называю духовным резонансом. Рассказывая о Вас своим приятелям, я всегда говорю, что когда в Филадельфии я спустился в ваш "бункер", то обнаружил там мою собственную библиотеку.