Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

В девять часов вечера у меня были Вэн Чже Сянь — Нина — из издательства "Народная литература" и Лю Сянь Пин — Саша — завотдела из Союза писателей. Саша переводчик "Имитатора", а Нина — редактор. Сидели около часа, Нина была с ребенком, четырехлетней девочкой, прелестной как херувим. Обменялись подарками, Саша преподнес мне в коробочке дивную свинку из бронзы на хрустальном постаменте, где выбиты, по 12-летним периодам восточного календаря, годы рождения людей, которым это животное покровительствует. Естественно, есть и мой, 1935-й. Годам сопутствует какая-то надпись иероглифами. Саша мне перевел, это панегирик свинье: "она бескорыстна, она реалистка, смела, вдумчива, остроумна, охотно помогает другим, признает свои промахи, всегда прощает ошибки, совершенные другими, искренне относится к окружающим. На нее можно положиться, даже так: чрезмерно надежна. Ей же следует выбирать в друзья только тех, кто ее хорошо понимает".

Довольно долго сидели, разбирая текст романа, у Саши в особой тетради до девяноста "трудных мест", которые требовали уточнений. Многое из лексики он не мог найти в словарях. Поначалу, увидев длинный список его "преткновений", я опрометчиво предположил, что он отнесся к переводу поверхностно. Он знает и любит русский язык, но текст по культурным и языковым реалиям действительно неимоверно затруднен. Сейчас бы я подобным образом не написал, не смог. Саша сказал, что он только что сдал переведенную им книгу Довлатова, "Имитатор" как объект для перевода намного труднее. Роман может выйти с предисловием Левы Аннинского.

Позвонил по телефону в Москву: умер Слава Дегтев. Я так на него надеялся в литературе! Умирают ученики — как все на этом свете зыбко…

19 апреля, вторник. Утром поехали в знаменитый парк — Летний дворец императора. Пока ехали по городу, обратил внимание: окна жилых домов на первых этажах, как и в Москве, обрели решетки. Летний дворец для меня не менее интересен, чем Запретный город. Судя по всему, Бертолуччи сюда не добрался, иначе мы обязательно увидели бы многое в его знаменитой картине. Писать мне сейчас трудно, не улеглось. Здесь иной размах, нежели в Запретном городе, иная конструкция видения — простора хоть отбавляй. Это опять система павильонов и дворов, но не запрятанных, как Гугун, в прямоугольник в центре Пекина, а свободно рассыпанных по берегу огромного озера. С одной стороны все ограничивается горами, а с другой — озеро, за которым узкая, в серой дымке, полоска зелени. Все сливается, переливается. Краски переходят одна в другую. Наш Хуанбо, который, по его признанию, в этих парках был "очень много раз", никогда всей территории обойти не смог. О чем писать? Здесь все дробно, как в хорошей картинной галерее, где по стенам висят одни шедевры. Набережная, тянущаяся вдоль озера на несколько километров, каменные плиты, ряд деревьев, каждое пронумеровано. Я шел в районе, где деревья с номерами девять тысяч сто… сорок, пятьдесят, семьдесят, семьдесят один… Парапет на набережной набран из резного камня, каменные с шишкой наверху столбы, между ними каменная балюстрада, и так километр за километром. А я-то удивлялся королевскому дворцу во Франции… Параллельно набережной идет еще крытая галерея, опять километр за километром, все потолки и верхние блоки разрисованы пейзажами и сюжетами. Ничего не повторяется, все написано изысканной и неторопливой рукой. Из того, что я не представлял никогда, — огромный театральный павильон. Трехэтажная сцена — отдельная постройка, где действие могло разворачиваться, как и в жизни, на трех уровнях: на небе, на земле и в преисподней. Напротив павильона одноэтажная постройка, "партер", где императрица Циси (это ее время) могла, лежа, наслаждаться спектаклем через огромные открытые двери. В "гримировальном" павильоне стоят сейчас императорские носилки, двухколесные экипажи, которые возили евнухи, и первый в Китае нетягловый экипаж — автомобиль! Такой старый, такой невероятно интересный! Здесь можно увидеть еще многое из того, что касается императорского быта. В садах и садиках, с цветущими сейчас фиолетовым цветом, уродливыми от обрезки, но немыслимо элегантными деревьями, всюду гигантских размеров камни, работа моря и времени, которые свозятся с огромным трудом со всей поднебесной.