Дневник. 2006 год.

В «Коммерсанте» вчера прочел следующее: «…в кулуарах ЦДЛ, где проходила первая премиальная церемония, звучали и скептические голоса, премии предрекали скорый закат. Однако «Большая книга» устами руководителя Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Михаила Сеславинского и председателя Центра поддержки отечественной словесности Владимира Григорьева сказала свое «Не дождетесь!». Дождались! Особенно занятно, когда это говорят о бывшем преподавателе марксизма-ленинизма Сеславинском и безвестном специалисте по словесности Григорьеве. С какими же матерными словами я проговорил про себя все, что об обоих думаю.

Вечером по мобильному телефону позвонил Сережа Небольсин, который был оппонентом на моей защите. Он случайно встретил одного парня-студента, может быть, это даже его студент, который рассказал ему, что он участвовал в так называемом «студенческом жюри Буккера». Вроде бы хотел или проголосовать или выдвинуть «Марбург» для голосования, но потом акценты были смещены. Как же жить дальше! Сегодня звонил в издательство – случай беспрецедентный, моя книга лежит уже год. Людмила Бурякова морочит мне голову, думаю, что выполняет чей-то заказ. Хотели выпустить к сентябрьской выставке, потом к декабрьской «нонфикшен», потом подвергли книгу сталинской цензуре, потом стали меня уговаривать выпускать ее без словника. Меня уже не интересует книга, меня сейчас больше интересует скандал! И после этого я должен что-то хорошее сказать о председателе Центра поддержки чтения, который поддерживает только людей близких ему по либеральной крови.

30 ноября, четверг. Вчера вечером очень продвинул роман, написав еще одну сцену, связанную с историей Кузмина. Кто бы мог подумать, что я окажусь почти специалистом по Пастрнаку, и почти специалистом по Кузмину. Кстати, по мере знакомства с его творчеством, начиню понимать какая крупная и новаторская это фигура.

Точек соприкосновение с «новой жизнью» у меня все меньше и меньше. Я уже писал, что вдруг столкнулся с открыто иным взглядом на жизнь в Ленинграде на книжном салоне. Сидя за обеденным столом с директорами крупнейших в стране книжных магазинов и слушая их разговоры, понял, что это – другая порода людей. Я испытывал даже некоторое смущение при непривычной еде, для них привычной и обыденной. А потом, говоря им о насущных проблемах жизни писателей, вновь оглядел лица этих неплохих, умеющих работать людей, их уверенные фигуры и окончательно осознал: сам я живу в мире других измерений, они иначе на все смотрят и совсем не так оценивают – и обстоятельства, и людей. Так вот, это задевшее меня противоречие сегодня получило свое продолжение.

Моя старая ученица Марина Шаповалова, доставшаяся мне от внезапно умершего Славы Шугаева, она тогда, кажется, жила в Днепропетровске, а теперь стала уверенной в себе москвичкой, пригласила меня выступить в школе, где учится ее сын. Школа буквально в двух шагах от моего дома. Отказать было невозможно Сама Марина, прелестная молодая женщина, заканчивая институт – второе образование – написала помнится повесть, о трудной, послевоенной провинциальной жизни интеллигентной трудовой еврейской семьи.

Мой репертуар наработан – рассказ в виде свободной беседы о жизни и литературе.

Все прошло нормально. Ребята пытливые, непростые, девочек уже более интересуют другие вопросы, а не литература, они торопятся взрослеть. Дом на улице Панферова я тоже, оказывается, знал. Помню, что здесь был детский сад, потом его нарастили еще двумя этажами и превратили в элитную частную школу с американским уклоном и усиленной языковой подготовкой. Хорошо это или плохо для ребят, отделенных от своих сверстников из других слоев общества, не знаю. Как школа организовывалась, как приватизировали или выкупали детский сад, мне в общих чертах ясно; кто спонсировал и кто помогал, тоже в общих чертах понятно. Здесь даже, кажется, празднуют День Благодарения. Для меня это первое знакомство с подобным учреждением. Это все равно, как оказаться где-нибудь в новой Англии. Школу, естественно, охраняют. Когда мы проходили вахту, я спросил у Марины, сколько это удовольствие стоит – 800 долларов в месяц. Каждый мальчик и девочка уход из школы и приход в школу отмечает на электронном табеле. Как я понимаю, это и дисциплина, и безопасность. Марина ежедневно утром – сама за рулем – возит своего сына с Остоженки к нам на Ленинский. Ежедневно же, в пять вечера мальчика забирают домой. Детство ли это или нет, не знаю. Я на подобной пересылке не был. Возможно, занятые родители просто ссылают детей на целый день, чтобы развязать себе руки. Многих возят не родители, а шофера. Здесь полупансион: кормят днем и, наверное, полдник, но – восемь уроков, до пяти вечера. Как бы мне хотелось посмотреть на кого-нибудь из этих ребят в будущем. Что же вырастет из этих отделенных от жизни детей? Получатся ли из них граждане, которыми станет гордиться Россия?