Дневник. 2006 год.

С Гачевым меня многое сближает – творческая манера, взгляда на окружающее, любовь к простой жизни. Главная его работа – огромный труд о ментальностях народов мира. Несколько томов опубликовано, но многое еще лежит в рукописи. Меня поражает: у человека с таким именем что-то лежит не востребованное! В то время, когда никого, и его тоже, не выпускали за рубеж, он, создавая книги о странах и народах – таким образом, он путешествовал. Здесь форма удивительно сплавлена с личностным началом, форма дневников забирала научные сведения и переплетала их с назидательными собственными историями. Он, мне кажется, как и я сам, человек всем удовлетворенный и никому не завидующий. Месячный оклад старшего научного сотрудника и доктора наук в институте, где он работает, составляет 4500 рублей. Как и меня, его тревожит слабая востребованность. «Мои читатели все поумерали». Боюсь, что мои тоже. Мы не тусовались, не бегали по вечеринкам, не шушукались по кухням, проза и научная работа требуют большого времени. Свой кайф словили, когда писали свои книги, и вот – результат.

Сережа Небольсин, как и обещал, не тольконаписал свой пятистраничный отзыв, но еще и прочел роман. Как человек литературный даже оставил об этом некое свидетельство.

«Батенька! Сказал – прочту единым залпом, и прочел. Там слоев несколько.

Мне был близок тот, что соотносим со «Скучной историей» Чехова ( или как там это?) Кстати, в силу того «Марбург» твой – НЕ роман.

О других слоях. Еще раз ощутил беспомощность бондаревского иностранничания в его повести про Эмму Герберт в 1945 и потом. В сравнении с твоим эта его детскость напыщенная вопиет.

Но это детали.

Об ином после поговорим.

С.Небольсин.

Р.С. Мне чуждо вникание в физическую близость и описание ее».

Последнее замечание для меня очень существенно. Я-то, наивный, начитавшись наших и зарубежных писателей второго плана, полагал, что без этого нельзя. А ведь как мучаюсь, когда что-то подобное пишу, как часто В.С. говорит мне, что этого я писать не умею.

Отзыв и письмишко лежало в картонной папочке с надписью: «С.Н. Есину, эсквайру».

Обедать втроем пошли на Арбат в какой-то довольно милый и не дорогой турецкий ресторан. Ели, ориентируясь на пост: рыбный суп и жареная рыба с прекрасным соусом из граната. Самым интересным по пути и за обедом были разговоры. Наша среда, наши, нашего возраста воспоминания. Цитировать что-либо не решусь, хотя рука и зудит: все писатели, и прошлое принадлежит каждому.

Завершающая часть программы – спектакль Романа Григорьевича Виктюка «Последняя любовь Дон Жуана, или эшафот любви» по пьесе Э.-Э Шмит (а –?). На программке, очень изысканной с фигурой обнаженного героя, небольшой текст самого Виктюка. «Странная история о великом обольстителе, которого его бывшие любовницы заманили в ловушку, судили и приговорили жениться на его последней жертве или умереть. Дон Жуан выбирает…».

Георгий Дмитриевич, когда, еще до спектакля, когда мы говорили об этом мировом мифе сказал, что у его жены, литературоведа и философа Светланы Григорьевны Семеновой есть теория, по которой Дон Жуан, латентный гомосексуалист, не находя удовлетворения переходит от одной женщины к другой. Спектакль, вернее пьеса – следование этой теории. Есть, конечно, и примесь одной из историй «Опасных связей». Последняя любовь Дон Жуана – брат его возлюбленной, которого он случайно и убивает.

Гомосексуальная тема по закону парных случаев сегодня работает во всю. У молодой девушки, которую я рецензировал в Благотворительном фонде, есть такой пассаж. Герои переговариваются по Интернету: – Смотри, кто становятся гениями: левши, гомосексуалисты, больные шизофренией. Другой вопрос, почему мы их считаем гениями?

Спектакль, если бы погуще был текст пьесы, оказался бы великолепным. Столько выдумки, столько нерва! Но мысли мало, она не конкретна. Разговор Дон Жуана с последней своей возлюбленной скучны, как труды некоторых ученых. Минут десять побыли с Гачевым за кулисами. Рампа погасла, боги превратились в обычных людей. Народа в замечательном круглом зале Дома музыки было не слишком много, Роман Григорьевич сказал, что они привыкли играть в огромных залах, поэтому спектакль был трудный. И стоит ли верить всем артистам? Вспомнил фразу из Андерсена: «Но комнатным цветам верить не следует, слишком уж они близки к людям».

После спектакля отвез Г.Д. в Переделкино и, по другой дороги к 12-ти ночи вернулся домой. Дома сказали: звонила из Нью-Йорк. Моя приятельница, Илона, благодарила за выступление по «Эхо Москвы».

7 апреля, пятница. Утром погрузил коробку с фотографиями и поехал к Г.С. Костровой: полдня просидели, отбирали фото для новой книжки дневников. Атмосфера хорошо налаженного дома, замечательно меня покормили.