Долго я не сидел, не было никаких сил, просто я оказался не готов к подобной картине. Еще нянечки, которые ее, кажется, уже похоронили, требовали, чтобы я снял с нее золотое кольцо, дескать, потом его уже не получишь. Тут я уже совсем разревелся, но, естественно, ничего снимать не стал. Все бы отдал, лишь бы была жива и здорова.
Уже когда я собрался уходить, ко мне подошла Наташа с какой-то женщиной. Оказывается, именно в пятницу, когда я еще был в Гатчине и к В.С. никто не ходил, ее в больнице продуло, поднялась до 39-ти температура. До этого она не требовала никакой помощи, вполне справлялась со всем сама, а теперь ее пришлось перекладывать в постели. Так вот за этот героический труд, выполненный, как я понимаю, за зарплату, женщина, которая подошла ко мне с Наташей, потребовала вознаграждение. Разве я боялся когда-нибудь грязной работы? Но если бы кто-нибудь из профессоров получал за 15-20 минут технического действа по 500 рублей! Я тут разозлился и произнес некий монолог, после которого просимые 500 рублей, конечно, выложил.
Дома автоматически готовил еду, когда Витя вернулся с дачи, писал, стирал, ходил в магазин за продуктами для В.С. По совету Дины Ивановны сосредоточился на детском питании. У меня тоже со здоровьем все расстроилось, те же симптомы, что и по приезде из Франкфурта, совсем не сплю. Все ушло на второй план – роман, работа, фестиваль.
Вечером созвонился с Димой Хазарашвили, племянником. Он обещает завтра вечером съездить со мной в больницу. Вечером же, по сотовому телефону позвонил Генриетте Карповне, обсудили фестиваль и все ее обиды. На этом фоне, как радостный момент прозвучало: Виталик Бондарев принес ей букет тюльпанов – в знак компенсации за доставленные хлопоты. Вот молодец парень! Ожесточенность Г.К. меня несколько удручает. Но я ее понимаю, приблизительно с теми же проблемами я столкнулся на следующий день после перевыборов ректора. Но я-то ко многому был готов: к предательству, подлости, забывчивости коллег.
Я уже хорошо понял, что ни на кого, даже на медсестер, хотя я им и плачу, надеяться не следует. Стал сам с ложки сначала поить чаем, потом дал половину баночки свиного паштета, потом опять поил чаем. Опыт прежних дней ясен – она была еще и обезвожена. Теперь моя надежда на то, какой ее привезут с диализа. Все как-то забыли, что у нее только что прошла операция.
В час тридцать начал семинар. Семинар всегда трудно проводить, если имеешь приличные тексты. Тексты Димы Иванова и Пети Аксенова я читал накануне до половины ночи. Хотя по обоим был готов, но Петин текст решил перенести на другой семинар. Дима представил целую гроздь маленьких рассказиков не без стеба, но остроумных и довольно точных. Каждый из них разбирать с ребятами было бы трудновато. Да и разбирать здесь можно только структуру. Моя основная задача: заставить двадцатипятилетнего Диму двигаться дальше, искать и, не забывая свое умение, забыть все остальное, чтобы двигаться к крупной форме. Дима сказал, что у него есть какая-то повесть на сорок страниц.
Еще до занятий попросил Алика сварить мне в столовой немножко куриного бульона. Потом этим бульоном я с ложки поил В.С. Да, терпеливо ухаживать за больными могут только родные люди. Чтобы заставить лежачего выпить чашку бульона нужно минут сорок. По пол– ложечки, с кусочком мяса, все время обтирая рот, чтобы не капнуло на рубашку.