Дневник. 2009 год.

Вечером в десять часов, когда я уже спал, раздался звонок от Саши Ханжина из Норильска. Он говорит мне, что только что по «Культуре» видел передачу «Между прочим», где выступают – он перечисляет – Е. Сидоров, Наталья Иванова, С. Куняев, Н. Бурляев, это передача про литературу 70-х годов. Разница между Норильском и Москвой несколько часов, он советует мне эту передачу посмотреть.

До времени начала рекомендованной передачи смотрю что-то историческое, но все же засыпаю. Пробуждаюсь, передача, о которой говорил Ханжин, вовсю идет. Действительно, очень интересная и даже где-то отчаянная схватка между теми, кого мы называем патриотами России, и западниками. Я просыпаюсь, когда на экране какой-то, видимо, приглашенный для остроты мальчик, 1982-го, по его признанию, года рождения, начинает складывать слова. Мальчик, между прочим, чем-то уже руководит. Он вдруг говорит о 70-х годах как о годах тотального антисемитизма. Ему немедленно дает отпор Н. Бурляев, перечисляя фамилии знаменитых киношных режиссеров того времени – Райзман, Хейфиц и т. д. Здесь же в начавшуюся заново дискуссию вмешивается замечательно говорящий С. Ю. Куняев. При любых упоминаниях, даже нейтральных, слова «еврей» немедленно срывается Наталья Иванова. Я бы сказал, с женским остервенением. Впрочем, это понятно, живет в бывшей даче Рыбакова и, наверное, является его правообладателем, а уж Анатолий Наумович написал уйму, да и писал, слава Богу, не чета нынешним. Евгений Сидоров, как всегда, занимает позицию между теми и другими. Он хочет гармонии в споре о русской литературе. Говорят об уехавших и тех, кто продолжал, как Шукшин, работать здесь. Но суть спора становится видна, когда разговор заходит о том, кто останется в русской литературе. Здесь у новых западников опять негусто: Шолохов, Солженицын, Распутин, Белов. Останется тот, кто «при жизни был мощным». Все интеллигентное служение, повести и повестушки – все уйдет, и уже сегодня видно, кто уходит. Я здесь вспомнил точку зрения Ю. Райзмана, который говорил, что их лагерь не имеет таких фигур, как у почвенников.

20 октября, вторник. Какой-то странный видел сон. Будто бы я в Ленинграде, а у меня в кармане билет на самолет из Москвы в Америку, в Нью-Йорк. Дело в конце августа, потому что помню, что когда я подошел к окошечку кассира, она мне ответила, что уехать можно только 2-го числа. Какая-то странная личность, похожая на Вл. Ефимовича, все время толкалась в гостинице, где я живу, и она тут же со мною у кассы. Вроде бы у этой личности есть бронь на билеты, и по должности она обязательно должна была этот билет мне достать. Но вдруг она, эта хозяйственная личность, растворяется, и я опять оказываюсь в зале предварительной продажи, почему-то – это я помню точно – с паркетными полями один. Снова пристраиваюсь в ту же очередь, но кассирша уже другая, билет не выдает, а вроде бы просто сидит и караулит место. Прежняя же кассирша ушла обедать. Я понимаю, что билета здесь я не достану, но стою. И тут появляется Валя и жестами мне показывает, чтобы я бросал очередь. Она знает, что где-то здесь, в каком-то подъезде, но внизу, продают билеты, но тем не менее я почему-то остаюсь. Я объясняю ей, что мне надо выговориться.

Вести с «Эха Москвы». Существенных для меня две. Первая – один из виднейших западных экономистов, чуть ли не лауреат Нобелевской премии, посоветовал правительству для спасения экономики национализировать центральные банки. Я бы этот совет воспринял как универсальный. Уже много было написано, как наши лихие банкиры, воспользовавшись помощью государства, набили собственные карманы. Мотивы национализации все чаще и чаще звучат в среде экономической науки.

Вторая новость – это возвращение в пятницу коммунистов на заседание Думы, т. е. преодоление наконец-то думского кризиса. Здесь тоже есть занятные обстоятельства. Думское начальство принялось грозить оппозиции пальчиком, обещая снять с них за «прогул» зарплату. Интересно, снимает ли начальство зарплату, когда видит в зале пустые кресла в других фракциях? Или в подобных случаях статистика не ведется? К тому же в связи с уходом коммунистов возник и некоторый «раздрай» в демократическом лагере.

Когда я пришел на работу, то с особой горячностью Александр Евсеевич Рекемчук принялся рассказывать мне о передаче с Евгенией Альбац. Эта женщина прямо сказала, что единственная уважаемая партия ныне – это коммунисты. Ушли, чем и пригрозили правительству думским кризисом. Здесь я не смог сдержаться и сказал, что эти же самые демократы, и в частности, Евгения Альбац, приложили немало сил, чтобы разрушить строй, который коммунистическая партия создала.

Может быть, я и не вписывал бы этот эпизод в дневник, если бы не мудрый ответ Рекемчука: «Если мы сейчас примемся считать, кто и что сделал, то так и будем жить в говне». Я бы сказал словами классика марксизма: «призыв русских князей к единению».