Дневник. 2009 год.

Я продолжаю тщательно собирать все, что связано с женевскими гонщиками. Это один из самых ярких и показательных моментов сегодняшней жизни. Конечно, сыновья все грешили и баловались, но все это были доморощенные забавы, хотя, как проходило по информации, сын одного вице-премьера тоже сотворил аварию, но в Москве, а сын другого попал в полицейское разбирательство – пишу и скромничаю – в Лондоне. В толстушке «РГ» следующие новости: перечислены все машины – «Ламборджини», «Мерседес», «Порше» и «Бугатти», перечислены гонщики, но их только трое – Зия Бабаев, «сыновья экс-владельца Черкизовского рынка в Москве Тельмана Исмаилова – Алекпер и Сархан, а где четвертый? «Ламборджини» – это собственность Бабаева, а вот три остальных машины были арендованы. Бабаев, оказывается, был еще и навеселе – 1, 11 промилле, а допустимая норма – 0, 5. «Местный специалист по проблемам безопасности на дорогах, – это уже из «РГ» от 25 ноября – посетовал, что расследование проходит чрезвычайно медленно. «Существует опасность бегства подозреваемых, а также сговора». Ничему я не удивлюсь, на моих глазах швейцарская юстиция, в отличие от израильской и американской, несколько раз прогибалась перед русским авторитетом или русскими деньгами.

Весь день просидел дома, добил лакуны в дневнике, слушал радио о крушении «Невского экспресса»: что же делается в стране, если чуть ли не каждый день происходят теракты? Вот теперь и в Ленинград ехать боязно.

29 ноября, воскресенье. Утром еле проснулся, правда, горизонт черен, все хмуро. Покрутился немного дома, пока не смог как следует разогнуться, и все же решил поехать на Крымский вал в Дом художников, где недавно открылась выставка, посвященная 100-летней годовщине Дягилевской балетной антрепризы в Париже. Выставки и музеи я совсем запустил. Ехал на троллейбусе – еще раз вот тут обращаю собственное внимание на то, как трудно иногда описать неожиданное или чудесное. Что меня повело зайти в церковь, которая на Октябрьской площади стоит почти на остановке? Скорее все это обычное любопытство. Впрочем, вот воспоминания. На этом же почти месте стоял когда-то огромный храм, в котором работал кинотеатр. Снесли, потом выстроили Министерство внутренних дел и вот маленький храм, – зашел и сразу же обнаружил, что второй алтарь, слева, установлен сразу же возле огромного, почти во всю высоту здания окна, как раз выходящего на памятник В. И. Ленину. Что же здесь описывать внутреннюю свою внезапно наступившую сосредоточенность, как поставил пять свечей на канон? Послушал заупокойную молитву, потом запели «Вечную память», заплатил за поминание В. С. в течение целого года. А когда вышел, и солнце светило, и я будто вдруг ожил.

Выставка – это безусловная заслуга наших музейщиков – замечательно устроена, много фотографий, эскизов, реконструкций – и макеты спектаклей, и костюмы, и много других музейных выдумок. Я смотрел все со спокойным интересом. Привлекло внимание какое-то панно Сергея Судейкина, да и то как внимательного читателя дневников Михаила Кузмина. Мы слишком много обо всем знаем, мы видели эти поблекшие картинки в нарядном книжном оформлении, а потом главное – я слишком люблю слово, вербальную интерпретацию событий. Вот что было интересно – подлинный размер афиш, сделанных к сезону Вал. Серовым и Ж. Кокто, да огромный картон занавеса к балету «Голубой бог» Пикассо. И удивил Серж Лифарь – два портрета – С. Дягилева и своего соперника к сердцу принципала – портрет Бориса Кохно. Но больше всего – траурный кортеж похорон Дягилева – несколько плывущих по каналу гондол.

Вечером ходил смотреть – именно скорее смотреть, нежели слушать – оперетту Кальмана «Марица». Может быть, я действительно становлюсь старым брюзгой: в оперетте нет роскоши и блеска. Какие пели и танцевали женщины! А так – все очень мило, звук иногда с большим трудом переваливает через оркестровую яму, дирижер Дима Тарасов очень вдохновенно поднимает руки. Хорош был один общий балетный номер, но солисты куда-то пропали. Какая во времена моей молодости была балетная пара – Анна Редель и Михаил Хрусталев! А солисты – Феона, Ярон! Сидя на спектакле, я немножко грустил, ведь на этой сцене когда-то я слышал Сергея Лемешева – «Здесь чистый ангел…» «Это не соловей поет, то жаворонка пенье…» Впрочем, и сегодня, как шестьдесят лет назад, зал был полон, все внимательно слушали этот условный текст – либретто И. Грекова и Г. Ярона, стихи Д. Цензора. Публика, как и всегда, ищет идеального и отчаянно хлопает, когда речь заходит о выпивке.

Пришел домой, дошинковал и посолил три оставшихся кочана капусты.