Дневник. 2009 год.

30 ноября, понедельник. Душа болит: нет кафедрального отчета, пора снова собирать кафедру. Поехал на работу рано, надо еще купить и организовать отправку книг Ефиму в США. Что касается книг, то надо еще было отправить книги и в библиотеку Дома Литераторов. Звонил А. М. Турков и передал просьбу отправить им мои книги и два вышедших тома «Воспоминаний о Литературном институте». Вот всем этим я утром и занимался. К счастью, вышла из больницы Надежда Васильевна – она обладает редкой среди наших людей возможностью все делать быстро, четко, весело и потом не жаловаться, что переработала.

По радио все те же скорбные данные: около ста пострадавших, 25 погибших.

Утром заходил на кафедру общественных наук – попил чаю с Зоей Михайловной, и вспомнили дела минувшие. В свое время ее очень восхищало, что я каким-то образом умудрялся так разговаривать со всеми жалобщиками, что они выходили из кабинета даже радостными. «Сидит на краешке письменного стола и читает работу жалобщика. «Да, разве миленький, так пишут?» Пожаловались друг другу, что студент пошел другой, много студентов платных, которые растворяют атмосферу. Потом в разговорах перебрались к нашей бывшей студентке Кате Лебедевой, которая теперь Мак Дугл и очень крупная в Лондоне галерейщица. В том месте нашей с Марком Авербухом книги, где он пишет о молодой даме, с которой я разговаривал и обедал во Франкфурте, то это была именно она, Катя. Катя тогда летала отбирать картины в Париж и завернула повидаться со знакомыми на ярмарку. Зоя Михайловна была очень удовлетворена тем, что когда у Кати спросили, в чем истоки ее коммерческого успеха, она ответила – в образовании. «Я – окончила Литературный институт». О том, что она еще и защитила диссертацию, Катя скромно промолчала.

Зоя Михайловна тут же мечтательно вспомнила, что помнит Катю первокурсницей, которая во время то ли лекции, то ли семинара как-то чуть ли не выкрикнула: «А вы спросите у любого прохожего, что делать с евреями, и они вам ответят: «бить, бить и бить». Мы поулыбались с З. М. друг другу, и З. М. добавила еще красочку : «А одна девочка, которой не нашли книгу в библиотеке, вдруг сказала, это потому, что я еврейка». Я подумал, что, вероятно, это все из семей, обозленных своими неудачами. А потом дети встречаются с действительностью, и она оказывается не похожей на выдуманную ими же самими.

Я начал говорить о некоторой интегрированности нации раньше, в советское время, но З. М. «как историк» мне возразила. Она сослалась на год или два нашей послевоенной истории. Этот отрезок недаром называется «умиротворением фронтовиков». Я тоже помню эту справедливую и понятную их агрессивность: «Мы кровь проливали, а вы, тыловые крысы, отсиживались». Дальше историк мне рассказала: в это время, судя по документам, чуть ли не в половине случаев на руководящие места и места секретарей партийных ячеек были выдвинуты фронтовики. Но через два года пришлось снова возвращаться к традиционным назначениям. Боюсь, что тут снова и возникли эту традиционные фразы: «Найдите мне умного еврея…»

Вечером дома читал материалы об актерах, которые мне прислали из театра. Надеюсь, что включится подсознание и что-то опять появится интересное.

Вот первая часть уже самого обзора:

«Не без чувства волнения приступаю к обзору текущего репертуара и положения дел в Московском Художественном Академическом театре им. М. Горького. Безусловно, многие годы этот театр был одним из ведущих театров России и в своей практике, и в художественной практике своих основателей являлся одним из флагманов мирового театрального искусства. Что сохранилось из нажитого, какова нынче просветительская, общественная и художественная роль этого театрального коллектива, что нынче со своих подмостков несет театр зрителю?

Общее. Надо сказать, что сразу же после своего раздела в 1987-м году МХАТа на два коллектива по принципу либерального и традиционного крыла, театр на Тверском бульваре попал в трудное положение. С одной стороны – новая, еще до конца не сложившаяся труппа, покинувшая обжитый стационар, и вполне понятные в связи с этим организационные и технические сложности. С другой стороны – определенное давление и открытая неприязнь так называемой либерально-демократической, до сих пор царствующей в постсоветском пространстве прессы, начавшей против «не своего» театра определенный террор. Пресса эта оказала в свое время сильнейшее влияние на зрителя, еще не имевшего определенной «демократической» прививки. Сейчас это давление продолжается, но все заметнее поворот зрителя, уставшего от либерального новаторства, в сторону традиционного и граждански осмысленного театрального действия.