Дневник. 2010 год

Патронный завод, до которого мог долететь из начавшего взрываться Арсенала снаряд, находится на берегу между двумя мостами, а справа от «Императорского» как раз Арсенал. Здесь уже все обросло мифами. Из них можно выклинить несколько мотивов. Новый губернатор Морозов, как только началась эта трагическая эпопея, сразу приехал на место, но вот военное начальство искали чуть ли не десять часов. Очень боялись, что начнут взрываться фугасы и снаряды, заправленные не только взрывчатыми веществами, но, слава Богу, хоть с этим обошлось…

Наше расписание действительно оказалось трудным - провинция, если ей попадается Москва, жмет ее, как только может. Сразу же после моста повезли на местное телевидение. Там у меня состоялась двадцатиминутка с одним из местных журналистов. Это была телевизионная запись о якобы уже прошедшем «круглом столе», посвященном 60-летию местной писательской организации. Вел все это здоровый упорный парень, а передача называлась «Один на один». Среди нескольких тем звучала вовсю и тема ленинская. Значит, мой роман, только что вышедший в издательстве «Терра», известен и здесь. В Ульяновске тема эта приобретает особый оттенок - земляк, и в связи с этим возможно более свободное истолкование. Чем, сказать по совести, я и занялся.

Как обычно, я не очень запоминаю, что говорю, но мне обещали сделать копию передачи. В Москве послушаю и, если окажутся какие-нибудь интересные фрагменты, обязательно вставлю в Дневник. Здесь не было никаких телефонных звонков зрителей, эсэмэсок с порицаниями или каверзными вопросами. Надвигался на меня только плотный парень-ведущий. Но для меня-то на миру и смерть красна - чем больше давят, тем в ответах я агрессивнее и прямее. Тем более, что здесь я все знаю и убеждения мои прочные и проверенные.

А теперь, уважаемый читатель, вставка.

«Е.К.: Давайте отложим эту тему. Только еще один вопрос, если можно. Определите в двух словах, каков он, тот Ленин, о котором вы писали.

С.Е.: Во-первых, это человек очень высокой образованности. Во-вторых, это человек, который взялся руководить государством, будучи сам блистательным экономистом. И очень неплохим философом. В-третьих, этот человек, в отличие от многих других вождей, проявлял удивительную внутреннюю смелость. Несколько раз сидел в тюрьме. Посмел идти по крошащемуся льду Финского залива. В любой момент был готов рискнуть собственной жизнью».

О роли писателя в современных условиях:

«С.Е.: Действительно, роль писателя поменялась, писатель перестал быть тем, кем он был в советское время, - жрецом культуры, философом-провидцем, светочем, иногда советчиком государства. Перечисления его сакральных функций можно множить. В известной мере писателя исключили ныне из жизни. Мы все много говорили про советскую цензуру, но вот знаменитый писатель, бывший главный редактор «Нового мира» Сергей Павлович Залыгин, говорил, что писать надо уметь так, чтобы цензура тебя не трогала. У меня цензура, продолжал Сергей Павлович, за всю мою жизнь в лучшем случае страницу выдрала, да и то по отдельным фразам, по словам. Мы действительно умели писать именно таким образом. Писателям, которые ощущали себя на уровне журналистики, было, конечно, сложнее. Сейчас на смену той цензуре пришла гораздо более жуткая цензура - экономическая.

Е.К.: С этим трудно не согласиться.

С.Е.: Писателю сегодня очень тяжело. Предприниматель хочет печатать только те книги, которые немедленно раскупаются, а мы знаем, что все это не подлинная литература и, как следствие, фальшивая книжная политика. В конце девятнадцатого века в книжных лавках Берлина свободно можно было еще приобрести книги, выходившие при жизни Гете. Вот, десятилетиями лежали книги в книжных магазинах, но, когда у читателя возникала в них потребность, он мог их найти.

Е.К.: Но издателя можно понять.

С.Е.: Всё и всех можно понять. И советскую цензуру можно было понять.

Е.К.: Как я прочитал в пресс-релизе, который был приурочен к этому литературному четвергу, ваше отношение к современной литературе большей частью скептическое, не совсем вас современная литература радует.

С.Е.: Я думаю, что любая формулировка страдает некоторой однобокостью. Я вот участвую во многих конкурсах и комиссиях. Да, когда тебе приходит 40-50 книг, то ты раздражен, но довольно быстро понимаешь, что 35 книг достаточно плохие, но зато несколько книг бывают блистательны. Другое дело - говорю, как участник премиального процесса, - что не всегда премии и прочие награды находят настоящих героев. Здесь дело кастовости, дело тусовок, дело чисто экономических интересов членов жюри, все прочее… О чем догадываетесь вы, как догадывается и наш с вами телезритель, если, конечно, вообще обращает на это внимание.

Е.К.: Вы сказали об отношении издателя к писателю, об отношении читателя к издателю. А как правильно? Возможно ли как-то по-другому в текущих экономических условиях?