Дневник

А вот теперь не приходится подметать полов, а тем не менее ничего полезного не сделала и не делаю.

11 декабря 1932. Anglo American Nursing Home[298]

Четвертый день в больнице. Сильные мигрени и полный отказ кишок что-нибудь варить привели меня в отчаяние, и я решила в последний раз подвергнуться всяким анализам, чтобы узнать, в чем дело. Вылечить меня нельзя. Но я хочу знать, в чем дело, и тогда легче остерегаться. А впрочем! Собственно, это моя слабость меня привела сюда. Больше ничего. Мне 68 лет. Пора переходить на умирание.

Как жизнь пролетела. Я все собиралась начинать жить, что-то делать. Мне все казалось, что я должна и могу что-то сделать очень большое: написать что-то замечательное, сделаться великим портретистом, иметь большое и решающее влияние на человеческие души в смысле уничтожения насилия, войны и торжества любви людей между собой. Я чувствовала и продолжаю чувствовать в себе все эти силы и возможности. Но всегда была и есть как бы тонкая стенка, которая мешает вырваться наружу этим стремлениям. Кажется, стоит только ее сломать, как из меня польется могучий поток духовных сил.

Стенка эта — просто непростительная бездеятельность. И еще: привычка считать важным пустяки. Вместо того чтобы сесть и писать, мне представляется необходимым сначала переменить белые воротнички на платье или выгладить ленту для шеи. А впрочем… Вероятно, я ничего не была бы в состоянии сделать большего, и может быть, хорошо, что я на это не рассчитывала. Иногда пыталась. Но у меня не было того, что нужно для гения или хотя бы таланта. «Le genie c'est la patience».[299] У меня нет выдержки и настойчивости. Что виновато: характер? воспитание? самовоспитание?

13 декабря. Госпиталь.

Радиография[300] показала большой круглый камень в желчном пузыре. Желудок и кишки как будто здоровы. Оперировать в мои годы рискованно, и я буду доживать с камнем во внутренностях. Но что это за боль в кишке? Рак? Больше месяца, как я чувствую в правом паху странную, стреляющую боль. При нажимании она не ощущается, но время от времени простреливает острая боль. И все чаще. Доктор молчит. Что они знают? Чем я к ним ближе, тем я яснее вижу их беспомощность. Пожалуй, они немного более зрячи, чем мы: вот они увидали мой камень, но вот и все. Я себя дома лучше лечу, чем они меня здесь.

Странно, если я серьезно больна. Я так сознанием далека от смерти. Я хотела бы, чтобы это сознание пришло. Я совершенно убежденно говорю себе: «Ты больна, тебе 68 лет. Много ли ты можешь прожить еще? При очень счастливых обстоятельствах 10 лет. Но скорее 2 года, 3,5 лет», «Дней лет наших 70, а при большой крепости 80, и лучшие из них труд и болезнь» (79 псалом). Труд мой кончился. Началась болезнь. Ну что же? Я не жалуюсь.

Я прожила невероятно, незаслуженно счастливую и интересную жизнь. И удачливую. И так продолжается.

Самое большое мое счастье теперь — это Таня. И пусть она знает, если эти строки попадут ей в руки, что я это счастье ценила и ценю каждую минуту моей жизни. Я никогда не умею ей этого показать. Не умею показать ей своей огромной любви и благодарности за всю незаслуженную любовь, ту заботу, которую она мне показывает.

Большую нежность чувствую к крошке Луиджи. Но это другое.

[301] Раз уж я об этом заговорила, мне хочется сказать и тебе, Леонардо, какую хорошую жизнь ты мне создал. Своей постоянной, трогательной обо мне заботой ты был (и сейчас остаешься) для меня — больше, чем родной сын. Но за что я тебе особенно благодарна и люблю тебя — за Танино счастье. Помнишь, как ты сказал мне в Грэсонэ, прося Таниной руки: «Обещаю вам, что Таня будет счастлива». И свое слово ты сдержал. Спасибо тебе за это! При настоящей большой любви совершенно не важно, что ты иногда бываешь резковат и ворчишь немного.

КОММЕНТАРИИ

1878 г

1. В 1870-х годах Толстой приобрел в Самарской губ. 6 500 дес. земли и завел там хозяйство. 5 октября 1878 г. Л. Н. писал брату, С. Н. Толстому: «Вчера привели из Самары лошадей и ослов, которые ужасно забавляют детей» (т. 62, с. 412).

2. «Баронами» Толстые называли А. А. Дельвига (брата поэта Антона Дельвига), его жену и детей, живших в Туле.

3. Будучи в Москве (февраль — март 1866 г.), Толстой познакомился с художником М. С. Башиловым, который был уже известен как иллюстратор комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» и др. произведений. Лев Николаевич просил его сделать 60–70 иллюстраций для отдельного издания «Войны и мира». Пробные рисунки, присланные Башиловым в Ясную Поляну, восхитили Толстого. С апреля 1866 г. по 31 мая 1867 г. он написал Башилову 11 писем, высказывая свои пожелания. Но в последнем письме его звучат тревожные нотки: «У меня голова кругом идет от затеянного мною печатания» (т. 61, с. 170). Живя в Ясной Поляне, Т. напряженно работал над романом. Художник, граверы, издательство — были в Москве. И писателю пришлось отказаться от первоначального намерения: первое издание «Войны и мира» вышло без иллюстраций. 20 рисунков Башилова хранятся в ГМТ. Они воспроизводились в печати неоднократно.