Дневник

Все то время, пока девочка росла, ее мамы, возможно, ни разу не было дома. Она никогда не знала своего папу, и, может, мама работала сразу на двух работах. Одна работа – на дерьмовом заводе по производству изоляционных стеклопластиков, другая – шлепать в плошки жратву в больничной кафешке. Конечно, ребенок грезил о месте, похожем на сказочный остров, где люди совсем не работают, разве только ведут хозяйство да собирают дикую голубику и всякую всячину, прибитую к берегу. Вышивают носовые платки. Занимаются икебаной. Где каждый день не начинается будильником и не кончается телевизором. Она воображала эти дома, каждый дом, каждую комнату, изукрашенные резьбой края каждой каминной полки. Узор, образуемый паркетинами на полу. Творила все это из пустого воздуха. Изгиб каждой настольной лампы или водопроводного крана. Каждая плитка кафеля, она могла представить ее. Вообразить ее, поздно ночью. Каждый узор на обоях. Каждую кровлю, лестницу и водосточный желоб – она рисовала их пастелью. Раскрашивала цветными мелками. С каждого кирпичного тротуара самшитовой изгороди она делала набросок. Заливала его акварелью зеленой и красной. Она видела все это, воображала в мечтах. Она безумно желала этого.

С тех самых пор, как она впервые смогла держать в руках карандаш, она всегда только это и рисовала.

Вообразите себе эту рыбу лежащей черепом на север, хвостом на юг. Хребет перекрещен шестнадцатью ребрами, торчащими на восток и на запад. Череп – деревенская площадь, паром выходит и входит в гавань, которая – рыбья пасть. Рыбий глаз пусть будет гостиницей, а вокруг него – бакалейная лавка, скобяная лавка, библиотека и церковь.

Она писала маслом улицы с обледеневшими деревьями. Она писала их с птицами, летящими с зимовья, у каждой в клюве – песколюб или сосновые хвоинки, чтобы свить гнездо. Потом с цветущими наперстянками, что выше людей. Потом с подсолнухами, еще высоченнее. Потом с листвой, по спирали летящей вниз, и с землею под ней, бугорчатой от каштанов и грецких орехов.

Она видела это так ясно. Она могла нарисовать каждую комнату внутри любого дома.

И чем ярче она представляла этот остров, тем меньше ей нравился реальный мир. Чем ярче она представляла тамошний народ, тем меньше ей нравились реальные люди. Особенно ее собственная хипповая мамаша, постоянно усталая и пахнущая картошкой фри и табачным дымом.

Так продолжалось до тех пор, пока Мисти Кляйнман не оставила надежду хоть когда-нибудь стать счастливой. Все было уродливо. Все были непроходимо тупы, да и просто… неправильные.

Да, кстати, девочку звали Мисти Кляйнман.

В случае, если ее нет поблизости, когда ты читаешь это, напоминало, она была твоей женой. В случае, если ты не просто валяешь ваньку – твоя бедная жена родилась под именем Мисти Мэри Кляйнман.

Бедная маленькая идиотка! Когда она рисовала костер на пляже, она чувствовала вкус кукурузных початков и вареных крабов. Рисуя чей-то приусадебный участок, чувствовала запах тимьяна и розмарина.

И все же чем лучше она рисовала, тем хуже становилась ее жизнь – пока реальный мир не стал совсем нехорош для нее. Дошло до того, что все стало ей как чужое. Дошло до того, что никто больше не был достаточно для нее добрым, достаточно утонченным, достаточно реальным. Ни мальчишки из средней школы. Ни другие девчонки. Ничто не было столь же реальным, как ее вымышленный мир. Так продолжалось до тех пор, пока ее не начали вызывать на педсовет и она не начала красть деньги из мамашиного кошелька, чтоб купить наркоту.

Чтобы люди не решили, что она сумасшедшая, она занялась искусством. Но на самом деле она просто хотела научиться ремеслу, чтобы фиксировать свои галлюцинации. Чтобы сделать свой воображаемый мир более четким. Более реальным.

И в художественном колледже она встретила парня по имени Питер Уилмот. Она встретила тебя, парня из места под названием остров Уэйтенси.

А впервые увидев этот остров, откуда бы в целом мире ты не приехал, ты думаешь, что ты умер. Ты умер и вознесся на небеса, благополучно, навеки.

Рыбий хребет – Разделительная авеню. Рыбьи ребра – улицы, начиная с Акациевой, в одном квартале к югу от деревенской площади. Следом идут Березовая улица, Вязовая улица, Грабовая улица, Дубовая, Еловая, Жимолостная, Заболонная и так далее по алфавиту вплоть до Эвкалиптовой и Юкковой улиц, перед самым рыбьим хвостом. Там южный конец Разделительной авеню превращается в гравий, а потом в грязь, затем исчезает среди деревьев Уэйтенси-Пойнт.

Это неплохое описание. Именно так выглядит гавань, когда вы впервые прибываете с материка на пароме. Узкая и длинная, гавань выглядит словно пасть рыбины, ждущей, чтоб поглотить вас, как Иону.