Дневник

Добин болеет. Надо к нему зайти, посидеть. Он бился на Ленфильме за мой сценарий. <…>

Начал читать роман Г. Гессе «Игра с бисером», но что-то туго он у меня идет. Скучно.

21 янв. <…> Под вечер сижу у Добина, который все болеет. Его сбивчивые рассказы о 20-х годах. Как начинался Нэп (Беспартийная конференция металлистов в Москве с требованием свободы торговли. Ленин сказал: подождем до съезда. А когда начался съезд — начался и Кронштадт.) Неизвестная речь Ленина на 10 конференции.^[36]Ленин и польская война. Когда начались после убийства Кирова репрессии в Лен<ингра>де, он, как и почти все, ничего не понимал, думал, что «их» это не касается: какие-то лишенцы, бывшие князья, зиновьевцы… <…>

Федя Абрамов стал со мной холоднее после того, как я сдержанно, а не восторженно похвалил его «Деревянных коней». О, это литераторское самолюбие! <…>

Может быть, я сделал ошибку, не подписав договор на экранизацию романа Минчковского. Но хочется писать свое.

23 янв. Первый раз за эту зиму увидел белку в окно. <…>

Появился Минчковский, который сразу подошел ко мне с претензиями насчет сценария.

Вечером сижу сначала у Добина. Его рассказы о Смородине^[37], о рапповских вождях («Киршон — гад»^[38]). Потом почти до часа сижу у Слонимских. Разговор о разном. О нежелании работать всех в стране, потере идейных ценностей, о пьянстве как следствии.

24 янв. <…> Вечером у Беньяш. Исай Кузнецов. ^[39]

Прочитал ее книгу о Смоктуновском (рукопись). По-моему, это плохо, сбивчиво, претенциозно написано: смесь идеализации и надувания красивого мифа с попыткой портрета. Сказать ей это не могу: она обидчива. Эта работа была забракована самим Смоктуновским. Она может писать неплохо, но ее захвалили, а ее удачливость в печатаньи сделала ее небрежной.

25 янв. Мамин день.^[40]<…>

26 янв. <…> Вчера перед ночью снова говорили с Беньяш о ее рукописи. Я заметил следы своего откровенного мнения, так как понял, что она, поссорившаяся с Товстоноговым будто из-за того, что он не умеет слушать правду, сама ее слушать не желает. И вероятно, не из-за этого она поссорилась с Г. А.

Лена Зонина, которую я мельком знаю довольно давно, оказалась умным, славным человеком, с тем всепониманием, которое отличает подлинно интеллигентных женщин. Ее духовная эволюция от мира ее отца и Кетлинской^[41]и им подобных характерна. У нее дочь от Юзовского.^[42]

В «Лит<ературной> России» последней отличные обрывки воспоминаний Корнея Чуковского «Признания старого сказочника». <…>

В газетах статьи о пьянстве. Это сейчас поистине народный бич. Почему же все пьют? Неинтересно жить? «Общие цели» истрепались и им не верят, личные цели ограничены и мало заманчивы. Труд стал безрадостным, как верно сказал М. Л. С.^[43]

Сегодня Добин мне говорит: — Наутро после вечера, когда сначала вы сидели у нас, потом у Слонимских, Мих<аил> Леон<идович> <Слонимский> мне говорит: — У нас вчера был Гл<адко>в и так интересно рассказывал. А я ему говорю: — И у нас тоже был и тоже интересно рассказывал… Самое забавное, что я, хоть убей, уже не помню, о чем это я им рассказывал.

<…> Слонимский отрицает, что Чуковский в завещании что-то оставил Солженицыну.^[44]Он говорит, что комиссия по литнаследству Ч. еще не сформирована.

27 янв. Всю ночь читал интереснейшую книгу: М. Цветаева. Переписка с Тресковой.^[45]Выпущено в прошлом году в Праге на русском языке. Как мне ее хочется достать для себя. Многие темные для меня периоды биографии Цветаевой прояснились. Тут и ее труднейший, подвижнический быт, и история ее «прозы», и отношения с людьми, и принятие решения о возвращении в СССР (в общих чертах сходящееся, что мне известно по рассказам Сеземана^[46] и другим). Вернулась она в июле 39 года. Значит, муж был арестован в ноябре 39-го. В письмах есть купюры, но в общем все понятно. Ехала она с великой неохотой, ради Али, сына и мужа. Ей почему-то казалось, что сыну будет лучше в России. Вся эта трагическая история теперь мне ясна. И все же М. И. понимала все лучше, чем С. Я. и Аля. Каково читать эту книгу Ариадне Сергеевне!

28 янв. Неудача на Ленфильме. Молдавский и Попова мне сказали, что мое либретто «Речной туман» сейчас цензурно не «проходимо», хотя им и нравится. <…>

29 янв. <…> Когда шел с ужина, на градуснике у входной двери было минус 30.

30 янв. Утром минус 34.

1 фев. <…> Почти весь день щелкал на машинке. Кончил 4-ю картину «Молодости театра».

В последней картине уже написана треть. Таким образом, остается всего написать страниц 8—10.

2 фев. 1970. <…> Сегодня у Эммы свадьба Толи. Телеграф оказался закрыт и не смог послать телеграмму. <…>

За обедом тесты Зониной. У меня на первом месте ум, на втором интуиция, на третьем — секс и на четвертом — воля. В общем, все верно. <…>

Вечером сижу у заболевшего Н. Я. Берковского. Разговоры о том о сем. Он импозантен, в зеленом халате, надетом на белое белье. Заходит Т. И. Сильман^[47], <…> уже постаревшая. Тут же жена Е. А., к которой он потом вернулся. Все стары, интеллигентно выдержа<н>ы, блестяще вежливы.