Дневник

9 авг. (…) # В книге Н.Я. есть главы, так сказать, написанные по моей просьбе, когда я читал первый вариант полной рукописи в Тарусе. Это «Читатель одной книги», «Книжная полка», «Архив и голос» — целиком и разные фрагменты в других главах. # Выброшены или смягчены куски об отношении О.Э. к советской литературе в целом. В рукописи была ссылка на одно мое свидетельство о сравнительном равнодушии к первому аресту М-ма. Даже цитата была из «Встреч с П[астернаком]» и я ничего не имею против, что это сокращено. Многое было резче. # При этом последнем чтении я заметил странные вещи. Мандельштам имел прямые контакты с Дзержинским, Бухариным, Гусевым. Ему помогали Молотов, Ломинадзе, Киров, Енукидзе^[143]. Он имел персональную пенсию чуть ли не с 30-летнего возраста. Когда он ехал на Кавказ, туда звонили из ЦК и просили о нем позаботиться. Вернувшись, он ходил снова на прием к Гусеву (одному из членов секретарьята ЦК). Его посылали в привилегированные санатории и дома отдыха (Узкое, санаторий в Сухуме). Значит, не таким уж он был перманентным изгоем. Откуда же это раннее ощущение травмы и заброшенности? Квартиру он получил, когда и другие получали первые отдельные квартиры, а до этого жил в флигелях Дома Герцена, где жили и такие писатели, как Павленко, Тренев, Пастернак, Фадеев. И др. Во всяком случае отдельную квартиру он получил раньше, чем Пастернак. У него был с Гослитом договор на собрание сочинений и он получил по нему 60 %. Собрание, по признанию Н.Я., не осуществилось потому, что О.Э. хотел и настаивал, чтобы туда включили «Путешествие в Армению». Мы знаем, что и в наши дни писатели часто спорят о том, что включать и не включать в собрание. Недавний пример — Твардовский. Короче, из всего рассказанного не следует, что М-м находился в исключительном плохом положении: скорее наоборот, но они были мнительны и возбудимы и начали воображать о травле раньше, чем она началась^[144]. Было трудно всем и М-му не больше, но он был поэтом и страдал не только за себя, а за всех. #

12 авг. Вчера вернулся днем из города, а через час появилась Эмма^[145]. Проездом из Новочеркасска в Дом отдыха в Щелыково. Уезжает туда же этим вечером. Забыла в Новочеркасске плащ и вспомнила, что в Загорянке остался старый парижский, купленный мною давно. Это предлог м.б. Открыл ей дверь Лева. Сбивчивые разговоры: смесь решительности и что-то вопросительное. Я тихо-сдержан. Провожаю ее на поезд в Кинешму и возвращаюсь в полночь. Она пополнела. Н.И. очень болеет и продолжает бранить меня. Привет почему-то от бабушки^[146]. # Не знаю, как обо всем этом думать, но снова заболела душа. Выбит из колеи. # (…) # Сегодня уехали Левицкие. Они приятные гости и маленькие облачка, набегавшие на их пребывание в моем доме, объясняются моей неуравновешенностью. Правда, я сам все улаживал. #

13 авг. Сам себе не верю — это было или нет? — что мелькнула Эмма. Она уверяет, что и «не собиралась» и что это решила мгновенно. Но ведь не в плаще же дело. А впрочем… Увидела свое фото у меня над столом. #

15 авг. Переставляю книги — симптом того, что нахожусь в совершенно неуравновешенном состоянии. Вожусь с этим почти целый день. #

15 авг. (…) # Сегодня Бибиси передало заявление А. Солженицына, адресованное председателю КГБ Андропову и Косыгину о налете на дом писателя под Наро-Фомин—

с-ком (…) # (…) # Поздно вечером «Г[олос] А[мерики]» передало сообщение московского корреспондента (…) с подробностями (…). Писатель был нездоров и задержался в Москве, а на дачу по его просьбе приехал его друг Александр Горлов^[147]. Приехав, он нашел там разгром. Кегебистов было человек 10 во главе с капитаном Ивановым. Они его связали и избили, а потом отвезли в местное отделение милиции (…). # (…) Дача Солж. крошечная: простенький деревенский маленький домик. # Я совершенно все-таки выбит из колеи. Все валится из рук. Лучше уж покой тоски, а не это… ##

19 авг. (…) # Пол-лета я глазел несколько раз в день в окно на жилицу М.Н. Сок-в<у> [последние буквы непонятны: одновременно еще буквы «й» и «д»] черноволосую, полную Тамару, которая часами стирала для своей маленькой дочки в одном халатике, накинутом на голое тело, в ракурсе, открывавшем ее ноги более откровенно, чем самые экстра мини-моды. Она заметила мои взгляды и уже стала заметно вертеться перед окном, а я начал захаживать к М.Н. под всякими предлогами. И вот приехал ее муж, молодой летчик, и сообщил, что они получили новую квартиру где-то в Звездном. Ничего у нас еще не было, а простились с чувством потери — т. е. я, но и она кажется… ##

22 авг. (…) # Вчера ночью уехал Ник Уоррал [английский славист-театровед],^[148] который пробыл у меня почти полутора суток. Он очень приятный человек. Ему уже 32 года. До университета был учителем. У него тысяча вопросов о Мейерхольде: я почти осип от говорения. Кое-как кормил его из своих запасов. Он спал внизу. # (…) # Телеграмма от Ц.И. Просит позвонить ей, что-то насчет союза и квартиры^[149]. Ох, как мне все противно. ##