Дневник

Если бы не он, эта страшная раковая опухоль культа Сталина продолжала бы разъедать организм страны^[45]. Он смел, темпераментен, полон здравого смысла, талантлив. Дай ему бог здоровья!

В напечатанном вчера тексте его речи 15-го вошла только часть его импровизации. Есть дельные сокращения, как например, слишком грубой фразы о Троцком: «Он сгнил», но есть и чрезмерные. <…> Пропали его выразительные комментарии междометиями во время чтения длинной цитаты из речи Мао Дзе Дуна. И вообще без выразительного его интонационного рисунка все не то^[46]. <…>

Надо ехать в Загорянку. Болит за нее душа. <…>

У меня три дня назад начали снимать сценарий. Но сразу же произошел инцидент: актер Тетерин^[47] отказался говорить текст, который ему не понравился. Аксенов не мог его уговорить. Вызвали по телефону меня и что же? — Оказалось, что этот текст написан не мною, а вписан уже в самый последний вариант самим Аксеновым. Я конечно отмежевался от этого текста, Тетерин был удовлетворен и согласился сниматься, а этот болван Аксенов, самомнение которого феноменально, получил пощечину. Как все это противно! Мне еще нужно написать две песенки. Сперва я не хотел писать, но тогда они предложили заказать одному из трех: Дудину, Шестинскому или М. Сазонову. Я предложил — Окуджаву. Не согласились. Тогда я сказал, что лучше сам напишу. Особо мне за это не заплатят, увы.

Н. Д. [Оттен] не может жить спокойно. <…> Это его старый метод: он уже не раз, поссорившись с кем-нибудь, говорил мне, что этот человек по верным данным «стукач». Я его слишком хорошо знаю, чтобы принимать всерьез. <…> Я знаю, что он не может жить без того, чтобы время от времени не перчить^[48] свои отношения с людьми, но тут уж он перешел все границы. [В полученном АКГ письме Оттен «предупреждает» его, что к АКГ в последнее время «липнут всякие охранники».] Читает мне нравоучения и несет чушь. <…> Все это идет со ссылками на Над. Як. т. е. пишется так: «я и Над. Як.» или «мы с Н. Я. считаем».

20 апр. <…> Большое и тоже интересное письмо от Н. Я. о О. Э. и о разном^[49]. <…>

В «Веч[ернем] Ленинграде» на днях названа моя фамилия «драматург А. Гладков согласился сделать инсценировку „Синей тетради” Казакевича» для коллектива Михнецова. А я и вовсе еще не соглашался.

21 апр. Новое дело! У редактората студии [Ленфильм] возникло сомнение в правильности переделок в последнем варианте сценария и, вызвав меня, высказали это. Конечно, многое можно было бы им ответить, но лучше поздно, чем никогда. <…> Хейфец колебался. Он производит впечатление мелко-самолюбивого человека, хотя конечно режиссер он хороший. Глупая обида Аксенова.

Послал Н. Д. [Оттену] короткое, удивленное, сдержанное письмо и решил прекратить отношения. Хватит! <…>

22 апр. На студии все то же.

Купил и читаю только что вышедшую книгу В. Шкловского о Толстом^[50]. Начинал с опасениями и предубеждением, но пока скорее нравится. Нет привычной для В. Б. риторики (в последнее время, т. е.), все умно, спокойно, много свежего и хорошо использованного материала.

24 апр. Сегодня еду в Москву.

Вчера нехорошо с Э. у нее дома из-за мальчика. <…>

Еще слух, что в Москве Твардовский и Расул Гамзатов обругали и выкинули из номера Р. Гамзатова^[51] (конечно, они были пьяные) А. Прокофьева^[52] за его участие в деле И. Бродского. <…>

Еду трудно: три чемодана с книгами и рукописями и тюк с одеялом и бельем. Комнату пока оставил за собой. Вернусь к 1-му и пробуду еще дней 10. Пришлось звонить Бор[ису] Нат[ановичу] и просить встретить меня.

26 апр. Вчера приехал. <…>

Меня встречал Лева и Б. Н. [Ляховский] с машиной. Едем в Загорянку. На даче все в порядке. <…>

Дочитал Шкловского. Увы, книга все же в целом не так хороша, как мне показалось. Какой-то суженный взгляд. <…> Толстой у него как-то жалок и не очень умен.

28 апр. Вчера вечером были с Левой у Паустовских. К. Г. еще в больнице. <…> Ночую у Левы на раскладушке. Таня^[53] гостеприимна очень. <…>

Твердо знаю: Ленинград мне надоел (не Эмма!) и мне не хочется возвращаться.

1 мая. Приехал утром стрелой в Ленинград. <…>

Последний день в Москве прошел пестро. <…>

Не пишу о посещении крематория^[54]: это трудно все… <…>

В № 4 «Иск[усство] кино» воспоминания Габриловича о М[ейерхольд]де с массой фактических ошибок, удивительных для него. Но есть и интересное. В № 10 «Англии» — «шекспировском» — превосходная статья Питера Брука^[55], укрепившая меня в создавшемся после «Лира» впечатлении, что он замечательный режиссер, какого у нас сейчас нет (на родине искусства режиссуры!).

Надо, чтобы под ногами был хоть какой-то кусок твердой почвы — хоть в чем-нибудь — не в работе, так в личной жизни или в верности корням, памяти матери и еще чему-то более важному, чем это можно себе представить.

Отсюда — страх новых перемен: их было довольно…

3 мая. Пасха. <…>