Дневник

На верхнюю терассу влетела серенькая с желтой грудкой птичка. Окна и форточка были разумеется закрыты. Оказалось, что она пробралась через выбитую планку обшивки. Я открыл форточку и она улетела.

19 нояб.

Мелкий снег. Холодает.

Годовщина смерти мамы. 5 лет.

Не спится. Горькие мысли^[92].

В этом году папка с дневниковыми записями толще, чем в прошлые годы. Это вероятно потому, что собственно работал я не так много, а писать приучил себя регулярно, вот и отыгрывался на дневнике.

20 нояб. <…> [Бибиси передало «театрализованную стенограмму» с процесса С. и Д.]

Недавно передавали также о поездке жены Даниэля с сыном к нему на свиданье в Потьминский лагерь. <…> Прослушал больше половины передачи о процессе Синявского и Даниэля «Первая свобода». Со многим я уже был знаком по рассказам. И снова мне Даниэль симпатичнее своего коллеги своей прямизной и ясностью позиций. Стенограмма ходила по рукам, но не попалась мне. Убийственны тексты судей и прокурора — поразительно низкий уровень.

25 нояб. Был в городе. В ВУАП пришла ведомость из Кинопроката. По ней выходит, что пока напечатано «Зеленой кареты» — 906 копий и мне причитается «потиражных» — 135 %, т. е. 8130 рублей.

<…> Короче, мне останется около 3000 руб. <…>

Е. С. Гинзбург просила Р. Медведева познакомить меня с ней. М. б. послезавтра пойдем с Юрой к ней. [это знакомство состоялось 26-го нояб.]

26 нояб. <…> Обед в ССП, потом у Юры. Туда приходит Медведев. Едем все к Е. С. Гинзбург. <…>

27 нояб. Вчера целый день^[93] читал рук-сь Медведева. Есть пробелы, проскоки, кое-где поверхность, но все в целом — верно. Новые факты интереснейшие и красноречивые. <…>

1 дек. Деньги пришли. Еду в сберкассу на Арбатскую площадь и кладу полторы тысячи рублей.

Обедаю в ЦДЛ и возвращаюсь в холодную дачу.

5 дек. Два дня подряд праздник. В городе закрыты магазины <…> Третьего дня в субботу был на ул. Грицевец, кажется, впервые после лета. Трудный разговор^[94]. <…>

7 дек. Отвожу к Б. рукопись, потом у Н. П. Смирнова, затем у Юры. <…>

Еду к Шаламову за книжкой о Фрунзе^[95]. Телефонное знакомство с Галиной Александровной Воронской^[96]. Уговаривается увидеться.

В ЦДЛ обед с Юрой, Арбузовым и англичанкой — его переводчицей <…> Он окончательно стал человеком театра, а не литературы. Мал и узок круг его интересов. Отношения внешне дружественные, но даже без элементарного «когда увидимся?» Арбузов рекомендует меня как «самого большого в Москве чудака».

Вечером у Н. Я. Мандельштам. Она нездорова и скучна. Говорит, что написала комментарий к стихам О. Э. Потом приходят молодые Векслеры, ученые молодые люди. Я привез коробку шекол. конфет и яблок. <…>

Возвращаюсь в промерзшую дачу ночью.

Давно я уже не заживался так долго зимой в Загорянке.

8 дек. <…> Еду к Воронской на Б. Филевскую улицу. Она похожа на отца. 20 лет на Колыме. Ее муж, тоже сидевший много лет, типичный старый «придурок»^[97]. Он сидел с 36 года. Сейчас на партпенсии. Две дочери. Оба знают Вальку Португалова. Воронскую тоже посадила Екатерина Шевелева, заслуженная стукачка и провокаторша, сейчас подвизающаяся в движении демократических женщин. Г. А. рассказывает о Фрунзе и об отце. Он был арестован 1 февраля 37 года и погиб неизвестно как. Дело его потеряно. Книга о Гоголе была уничтожена, так как находилась на выходе в конце 1934 года, когда убили Кирова и начались репрессии. До сих пор нашлось 3 истрепанных и бракованных экземпляра: у меня 4-й, в хорошей сохранности. Самое удивительное, что я не знаю, забыл, где я его достал. В последние годы Воронский много написал и в том числе последнюю часть мемуаров «За живой и мертвой водой», которая называлась «Тетради особого назначения» и доходила до революции. Было еще много статей и рассказов и все это было уничтожено в тюрьме. О том, как Вор-ий основал журнал «Локаф», а его не утвердили редактором. После первого ареста в 29 году В-ий отошел от политической деятельности и помимо перевальцев мало с кем встречался. После него арестовали его жену и потом Г. А. У нее есть картотека упоминаний о нем и все его книги.

Сижу у них часа три и еду поздно вечером на дачу. Подарил ей том «Литер. портретов»^[98].

9 дек. Вечером у Левы с Сарновым. Остаюсь ночевать. Споры о Балтере: вернется ли он к жене и пр. Сарнов показался шире и умнее чем прежде: видимо он меняется к лучшему.

10 дек. День на даче. Забиваю двери и укладываюсь. Багажа до черта. Один «Мейерхольд» занимает целый чемодан. <…>

Последний раз в этом году ночую в Загорянке.

Заграничное радио передает, что в Москве начинается новый «литературный процесс»: А. Гинзбург, Ю. Галансков, Добровольский и какая-то Вера Локшина. Я ничего не читал из произведений этих молодых людей: кажется, они бездарны, не видел также ни разу пресловутого журнала «Феникс», о котором столько передают Бибиси и Голос Америки^[99]. <…>