Когда всё рухнуло? Как это ни глупо, после статьи «Литгазеты». Эта статья «рассекретила» меня для чиновников, для редакторов и даже для дураков-читателей. Она показала прежде всего мою полную незащищенность. Оказывается, моя литературная дерзость ничем не поддерживается: ни любовью начальства, ни тонкими расчетами всеведущих органов. Она показала, что моя новая, необычная манера – явление упадка. За нею – субъективизм, отрыв от общих интересов, самоупоение. На этой почве – предательство моего однофамильца, сумского дедушки Нагибина. Ну а Ильину достаточно было убедиться, что за мной никого нет. Любопытно, что все предпринятые мной меры не помогли. Ни похвальная (заказанная сверху) рецензия Поволяева, ни прямая защита в «Знамени», «Москве», «Нашем современнике», «Литературной России» – ничто не произвело впечатления. Люди сделали вид, будто статей этих просто не существует. Мои лояльные сограждане, услышав в статье «Литературки» знакомый сталинский окрик, немедленно приняли его к сведению и не дали сбить себя с толка последующим несерьезным либеральным лепетом…
Нынешнее время отличается от недавнего лишь одним: отсутствием надежды, ибо уже пришла старость и нет пространства впереди и не дождаться перемен, да и будут ли они?…
Л. Б. уходит из Ленинградского отделения СП. Замучила бессонница. А причина бессонницы всё та же – святое дело сыска. Одни считают ее стукачкой Шестинского, другие – стукачкой второго секретаря, а сам Шестинский – стукачкой Большого дома. Наверное, все понемножку правы, поскольку
ее не могут не тягать с разных сторон: Шестинский требует информации, второй требует информации, а о Большом доме и говорить не приходится. Это не доносительство в старом смысле слова, сейчас всё: и техника, и система управления – построено на информации. Но она человек старозаветный, вот и уходит, хотя сумела по чистоте и наивности привязаться к месту, к людям, даже к Шестинскому, на котором негде пробу ставить.
(
Очередная гадость: закрыли фильм о Домбровском*. С той волшебной легкостью, с какой я не берусь отказаться от какой-нибудь третьестепенной работы. Труды, борьба, поездки, усилия множества людей, большие казенные деньги – всё брошено кошке под хвост одним росчерком пера. Скучному, сонному Сизову** (не очень живой труп) лень возиться с политически сложной совместной постановкой. А что если перестроить свою душевную жизнь по государственному образцу? Может быть, я вырвусь из вечного напряжения, из тисков ответственности, из душного зажима сроков, которые – чаще всего – я сам себе ставлю? Ничего не делать вовремя, надувать всех без разбора, избегать малейшего насилия над собой, не браться за то, что чревато хоть крошечными трудностями, не читать чужих рукописей, не помогать начинающим, не отвечать на письма, никому не давать взаймы, не исполнять просьб друзей, не выступать перед читателями, не участвовать в общественной жизни, относиться с полнейшей безответственностью и равнодушием к любому делу, если оно не для себя – вот он мой новый кодекс!
Давно пора что-то сломать в себе, дабы совпасть со временем. Никаких сантиментов, никакой жалости и сострадания к окружающим. Стать железным. Иначе меня загонят, зальют раньше естественного и уже недалекого срока.
____________________
* Двухсерийный советско-польский фильм «Ярослав Домбровский» по сценарию Ю. Нагибина все-таки был снят (режиссер – Б. Поремба, в заглавной роли – 3. Малянович) и вышел на экран в 1975 г.-
** Н. Т. Сизов – генеральный директор киностудии «Мосфильм».-
278
Впервые без всякого подъема подвожу итоги минувшего года. Как всякий високосный год, он был ужасен. Правда, теперь каждый год – високосный. При этом наша бедная семья умудрилась никого не потерять. Страшная история с Я. С. миновала, сейчас уже можно сказать, без всяких последствий, я имею в виду последствия очевидные, кто знает, как отыгрался в каждом из нас пережитый страх.