Дневник

Сон оправдался. К. вернулся в Петроград. Что, почему – молчанье. Не знаю. Это злит. Эти дни я совсем больна, разбита… Горло, жар, голова трещит… ужасно. Когда это случилось – это короткое видение. А, да… в четверг вечером. После 9-ти я задремала. И так ясно, ясно увидела, что из зеркала идет ко мне навстречу К., в своей шинели с поясом, идет неторопливо и как будто устало. Протягивая мне руку. Потом… не помню… кажется, ничего. Спуталось, исчезло… Кто-то вошел в мою комнату и положил мне на голову холодную, влажную, косматую руку. Я с ужасом проснулась. Никого не было. Тишина и невозможность собрать мысли. Начала звать маму. Мне показалось, что меня забыли, что я одинока, оставлена, брошена… Вошла мама… Спросила, что случилось. «Твой зов был как крик ужаса». Ну да, que faire[180]. За несколько мгновений до моего крика ко мне кто-то приходил. Кто – новая прислуга не знает. А мне сразу показалось, что это непременно К. Я была так уверена. Потом опять уснула. А на другой день явились сомнения, что это ошибка, не он, не разобрали. Сначала даже испугалась. Вдруг это кто-то из его товарищей? Что с ним? Но потом прошло. Лихорадочно выжидала вечера. Никого. А, да, впрочем, был А.Ф. Присутствие его меня злило, но… я была так мила, так очень-очень ласкова. А на самом деле… Да… ничто. Сегодня же, недавно, кто-то телефонировал. Подхожу. Голос надорван и глух. Сразу узнала, кто звонит. Но потом откинула мысль. Невозможно. Однако – так! Дальше… ничего, ничего! Я слишком слаба, мой почерк ужасен, так как рука дрожит. Последние дни я все время кого-то видела… кого – даже сама не знаю. Какой-то бред, видения, мысли… Я никого не понимала… Было так темно, темно и… гадко. Но… пройдет. Не беда. А пока… да, мой александрит увезли к ювелиру. Я должна носить кольцо. Должна… должна.

11 сентября, воскресенье

Я немного поправилась, но все же неважно еще себя чувствую. Сегодня было какое-то адское состояние. Я чего-то боялась, чего-то ждала. При каждом звонке вздрагивала и замирала в тоскливом ожидании… чего? Да разве я знала?! Это было нечто ужасное – этот страх, тоска, ожидание. Мне казалось, что я как бы не живу. Я ясно слышала какую-то музыку, видела улицу, незнакомые и знакомые лица. Думалось, что сижу где-то в ресторане, разговариваю, смеюсь. Потом, полулежа в гостиной, различила комнату, никогда не виданную мною – большую, высокую, прекрасно убранную, и себя в каком-то кружевном пеньюаре, лежащую в глубине, на кушетке. Потом и это смешалось, исчезло – и снова скользкий, мертвящий страх ожидания. Какой-то бред наяву, видения и сны с открытыми глазами. Или, например, утром подхожу к телефону. Определенно слышу голос Р. Что такое? Полнейшее недоумение… и неожиданно иллюзия обрывается. Чувствую, что говорит Ф. Ну, безразличие, конечно. А все-таки не понимаю своего состояния. Я будто бы не принадлежу всецело себе, как бы еще кто-то владеет мною и распоряжается властно и свободно.

Недавно ушел К. Я за ним очень наблюдаю: он болен душою, нравственная, тяжелая болезнь. Я заранее предугадываю будущее. А теперь… боюсь заглянуть туда!

Сентябрь 18, воскресенье

Недавно вернулись от «Медведя»; там обедали. Papa отдавал реванш Ивановым да Евгению Алексеевну еще пригласил. Было недурно. Я так привыкла вообще к обществу, что меня ничто не может смутить. Это очень хорошо; я не теряюсь – и на каждый вопрос у меня найдется ответ. Сегодня вдруг Иванов обратился ко мне громко и серьезно, очень долго и пристально всматриваясь в меня:

– А вы сегодня славно выглядите!

– Очень приятно, поверьте!

– Ишь какая, нас ничем не проймешь!

Боже мой, неужели они думают, что меня можно g^ener[181] комплиментом? Никогда! На это я не обращаю ни малейшего внимания. Мне всегда… все равно! Потому что я им не верю! Этот же комплимент они повторяют многим, по нескольку раз, и иначе бывает очень редко.