Дневник

Еп. Игнатий говорит, что подвижник по Божию смотрению, подвижник Христов значительную часть жизни проводит в скорбях, часто очень тяжелых. Поэтому мне надо запастись терпением. Мне припоминается, что когда я еще был мирским, Батюшка, вероятно, испытывая меня, во время нашего последнего приезда в Оптину, начал мне указывать на трудности, скорби и искушения, связанные с монашеством, советовал мне подумать. Я не скрыл от Батюшки моих сомнений и спросил его:

— Смогу ли я при Божией помощи перенести все это, то есть сообразно ли с моими силами будут попущены мне искушения и скорби?

— Конечно, так.

— Если так, — сказал я, — то я согласен (на монашество).

Это было 9–го декабря, насколько помню. Я все еще благодушествую, значит, скорби впереди, если будет угодно Господу продлить мою жизнь. Нельзя мне попускать себе расслабления, иначе при нашествии скорбей я буду совершенно не приготовлен к ним и могу пасть под бременем их. Я имею в виду расслабление душевное и телесное, и душевное даже более, ибо вся жизнь монаха внутри него, все делание монаха внутреннее делание, а внешнее воздержание и подвиги есть только пособие.

Недавно Батюшка мне рассказал про батюшку о. Амвросия, что он очень любил уху из свежей рыбы.

— Иногда ему посетители приносили даже животрепещущей рыбки. Вот некоторые и скажут: «Какой же это монах? Уху из свежей рыбы ест?!» А про него вот что известно (этому свидетель о. Анатолий, ныне здравствующий, он был у о. Амвросия келейником). О. Анатолий и о. Исаия читали однажды батюшке Амвросию молитвы попеременно, то один, то другой. Когда читал о. Исаия, о. Анатолий видит, что о. Амвросий стоит на коленях на воздухе, а не на кровати. Он удивился, быть может, испугался, и когда окончилось правило, он спросил о. Исаию: «Видел?!» — «Видел!» — отвечал тот. Значит, это было на самом деле. А ведь любил уху, да и так, по внешности, был как простой монах.

Вот и батюшку о. Анатолия (покойного) тоже видели молящимся на воздухе. Видел его о. Тимон. Видел и испугался старик. (Батюшка улыбнулся). Из этого я заключаю, что эти старцы были велики именно вследствие своего внутреннего делания, которое неизмеримо выше внешних подвигов, которые даже может заменить телесная немощь, так как их цель «держать в порядке окаянную плоть», по изречению преп. Петра Дамаскина.

Однако, я очень расписался, да простит меня Господь, если чем согрешил во время сего писания, ибо тщеславие всюду следует за мной. Скажу об этом Батюшке.

14 декабря 1908 г.

Батюшка мне не раз говорил, что про него распускают различные клеветы и выдумки, иногда очень смешные и глупые, не имеющие ни малейшего основания. Например, в Шамордине про Батюшку говорят, что «он всякую картошку описывает», то есть что он очень скуп и жаден. А это вовсе не так, даже совсем наоборот. Теперь, проводя все утро с Батюшкой, я имею некоторую возможность видеть его жизнь полнее. Иногда приходится слышать и хозяйственные распоряжения. Причина такой выдумки — Батюшкина аккуратность и точность в хозяйственном и в особенности в денежном деле. Причина же такой аккуратности и точности есть та, что Батюшка смотрит на себя, как на приказчика, доверенного св. Иоанна Крестителя. Хотя Батюшке часто жертвуют со словами: «Это лично вам», — а Батюшка говорит: «Я связан обещанием нестяжания и не имею права копить капитал, а все идет на братство».

Келейная жизнь Батюшки отличается простотой. Так же он прост и в обращении с братией.

— Простота была во времена первого монашества в обращении аввы с учениками. Авва был отцом, а не господином или начальником, к которому нельзя подойти. Эта же простота была и при наших старцах в нашем Скиту. Потом, уже после о. Амвросия и о. Анатолия, эта простота стала исчезать. Теперь мне даже говорят, что я слишком просто обращаюсь. А я иначе как-то и не могу. Если же некоторые злоупотребляют моей простотой, то я не виноват. Не могу же я из-за некоторых стать в холодные формальные отношения ко всем. Вы как об этом думаете?

— Я, Батюшка, согласен с вами вполне.

Этот разговор происходил летом еще в старом нашем корпусе. Был вечер. У Батюшки выдалось свободное времечко, и мы с ним ходили по Скиту, а потом посидели. Этот самый вечер может служить доказательством простоты Батюшки: мы гуляли как отец с сыном, разговор самый простой, искренний, что на уме, то и на языке. Ни малейшей натянутости не было между нами, но Батюшка не терял своего старческого достоинства, а я своего почтенного уважения к нему. Несмотря на всю простоту отношений, я все-таки был ученик, Батюшка — старец.

Между прочим, в этот вечер Батюшка высказал такую мысль:

— Нехорошо, когда монастырь богат. Есть на пропитание — и слава Богу. При богатстве забывается Бог, а когда денег-то нет, тогда почаще обращаешься к Богу и Иоанну Крестителю с молитвой.

Однако я начал с того, что про Батюшку распускают клеветы. Так вот, однажды Батюшка, только что услышав о себе новую клевету, сказал мне: