Дневник

— Я получаю известия каждый день, мне и газет не надо. Что делается в белокаменной Москве! Какие ужасы! Даже то, что вы мне тогда, помните, рассказывали, тускнеет. Какой ужасный разврат!

18 февраля 1908 г.

— Ум не может быть без мыслей, как человек не может не дышать. Это его потребность. Но о чем думать? Иной представляет себе блудные картины, услаждается этою «живописью». А вы пришли сюда искать Бога, и все ищут Бога. Найти Бога — это цель монашеской жизни.

Потом Батюшка сказал, что можно и жить в монастыре, да не быть монахом, ничего не достигнуть. Смысл был такой, а как Батюшка сказал, я забыл.

— Все ищут Бога. Вот и художники в области поэзии, живописи, особенно музыки — все желают найти Бога. Да не так ищут. Как искать Бога? Соблюдать заповеди, особенно смирение, поступить в монастырь. Они же не хотели соблюдать заповедей, особенно не хотели смиряться. Хотели пройти как-либо переулками, поближе, покороче. О целомудрии были весьма смутного понятия. Вот, например, Байрон… или Рафаэль — развратнее его трудно найти, а писал Мадонну.

Знаете стихотворение Пушкина «Пророк»? Там он говорит: «В пустыне мрачной я влачился». Пустыня — это жизнь. Он понимал, что жизнь — пустыня. Влачился, да, прямо-таки ползал всем телом. Далее: «И шестикрылый серафим на перепутье мне явился». Здесь он, может быть, имел в виду себя, не знаю, являлся ему он или нет. Затем Пушкин рисует картину посвящения ветхозаветного пророка. Кажется, говорится так, что он постиг и «херувимов горнее стремление, и гад морских подводный ход». Ангелы чисты, они только «горняя мудрствуют». А в нас есть и «гад морских подводный ход». Эти два течения идут в нас параллельно. Но должно стараться только «горняя мудрствовать». Это не сразу достигается, а только ход гад морских будет все тише, и можно достигнуть того, что будет только одно горнее стремленье, а те гады нырнут в бездну и исчезнут. Да, этого можно достигнуть. Вот я вам и говорю: смиряйтесь и смиряйтесь. Помоги вам Господи!

20 февраля 1908 г.

— Не говорите, что, мол, я того-то не делаю, что делают другие, а вот это делаю. Нет, считайте себя хуже всех и ниже всех!..

23 февраля 1908 г.

Батюшка сел на диван и начал говорить о бывшем у него только что брате.

— Вот он жалуется, что у него много сомнений и недоумений, что он многого не понимает, совсем забросал меня вопросами: «А это как? А это почему? А это? А это?» Я говорю: «Простите, не могу принять. Я-то уж все равно, а вот келейник мой сегодня в четыре часа утра встал, все время на ногах». — Ушел… Вот он говорит:

— Другие хвалят авву Дорофея, а я не понимаю в нем ничего.

Потому скорбит.

— Неужели ничего не понимаете? Вероятно, что-нибудь да понимаете. Вот благодать Божия одному отпускает 10 пудов, другому 2 пуда, а третьему, хоть вам, например, один золотник, и за это благодарите, и то хорошо. Старец батюшка о. Макарий говорил: «Когда я был послушником, мне казалось, что я понимаю авву Дорофея, а теперь, когда читаю, многого не понимаю». Если о. Макарий, ангельский ум, не понимал эту книгу, то что же удивительного, что вы не понимаете. Недаром эта книга прошла двенадцать веков и все ее читают, и не только у нас, но и на Западе, в тамошних монастырях. Она составляет основу для монашеской жизни. Вот какая глубина в этой книге, ибо она написана от Духа Святого.

— Почему же я сегодня не утешен вами?

— Не знаю. Но ведь это скорбь, а за скорбь надо благодарить Бога, ибо Промысл Божий лучше знает, что нам полезнее.

Он искренно ищет спасения, да хочет все сразу понять умом, приобрести голословные знания. Когда я поступал, у меня тоже была эта замашка. Придешь к батюшке о. Анатолию и начнешь его спрашивать как, да что. А Батюшка: «Э, да это ты, брат, не с того конца!» Поговорит, скажет кое-что, а потом: «Идите, идите!» — «Да как же это, Батюшка, да вот…» — «Нет, брат Павел, смиряйтесь, смиряться надо! Идите, идите теперь!» Вот только теперь, через семнадцать лет, начинаю я понимать эти его слова. Ложный путь, если мы будем стараться постигнуть все одним умом, будем обращать внимание на разные сомнения да вопросы, стараясь сразу уяснить себе их, — враг закидает тогда, совсем забьет.

На самом деле, сам он (послушник, который не понимал авву Дорофея) говорит, что, когда он идет с правила, сомнения начинают утихать, и по мере того, как подходит к моей келии, утихают они все более и более, и когда войдет ко мне, не знает, что спросить. Очевидно, что вся эта буря поднимается от врага по его наветам.