Дневник

Ее дарования были блистательны и всесторонни. В детстве она была чудом танцевального искусства и танцевала только для того, чтобы ее видели. Ее голос, не только по ее собственным словам, но и по отзыву других, был великолепен. Она усваивала языки с такою легкостью, что, по-видимому, не встречала в их изучении ни малейших трудностей. Она сама удивляется, найдя себя так хорошо говорящей по-итальянски. Древние языки она изучала, по-видимому, без помощи учителя; и она читает Гомера серьезно, так как ни одно новейшее сочинение, сенсационное или какое-нибудь другое, не производило на нее впечатления в большей степени, чем описание разрушения Трои. Страсть ее к чтению была ненасытна, способность работать – громадна. Все предметы становились пищей для ее ума; из-за политики она могла лишиться сна. После развития, которого она достигла к шестнадцатилетнему возрасту, ее дневник свидетельствует о ее способностях наблюдать и размышлять.

Искусство было ее преобладающей страстью. Она привязалась к нему и сохранила ему фанатическую верность до конца. Она имела верное представление о своем труде, как о таком труде, который достигает, стремясь к недостижимому. «Никогда не следует быть довольным самим собою», – говорит она в одном месте. При начале своих занятий она изумила своих учителей, которые даже спрашивали ее, действительно ли ей самой принадлежат ее работы, так как они не могли понять, каким образом начинающая может быть способна создать такие произведения. Однако же и здесь, как и в других так называемых accomplissements, которые могут быть выставлены напоказ, она любила свои работы ввиду дальнейшей окончательной их цели. На все эти вещи она смотрела со своей особенной точки зрения. Правда, она старалась – и притом усиленно – достигнуть в них совершенства, но совершенства ради славы, и притом не такой славы, которой она могла бы просто наслаждаться в неопределенном будущем, а славы осязательной, знаменитости, выражающейся в видимом и ощутительном поклонении, во взглядах толпы. Она с неутолимой жаждой добивалась того, чтобы на нее указывали пальцами и говорили: вот она!

Digito monstrari, et dicier Haec est.

Она торговала на рынке славы, но торговала только за наличные деньги.

И поэтому довольно существенно, что были некоторые странности и, может быть, даже несообразности в ее идеалах. Она питала глубокое восторженное удивление к Ватто и Грёзу, но критиковала и отвергала Рафаэля, хотя обожала его страну. Ее энтузиазм к прогрессу был безграничен, но ее целью была реальность, а не красота. Относительно ультрареализма ее как художницы есть одно маленькое, но знаменательное указание в одном из ее двух произведений, хранящихся в Люксембурге. Группа гамэнов разговаривают друг с другом возле строения, на белой стене которого нацарапано изображение виселицы. Вероятно, это казалось ей самой подходящей темой для первоначального опыта мальчишки. Если в корне всех ее стремлений была какая-нибудь идея, то это была идея властвования. Этим усиленным реализмом были проникнуты также ее литературные вкусы и, может быть, им объясняется ее восторженное поклонение Золя, хотя ей, по-видимому, были известны некоторые из наиболее исключительных произведений этого автора, доводящие реализм просто-напросто до грубости. С ее страстью к искусству могла бы соперничать, по крайней мере в известной степени, только ее любовь к явному поклонению. Вечер в театре, хотя она смеялась беспрестанно, был для нее потерянным вечером, потому что в этот вечер она не занималась и ее не видели. Относительно одного большого собрания, где она присутствовала, она говорит: «Я не произвела того эффекта, который намеревалась произвести».

Любовь, как и можно было ожидать, проходит по сцене в своих различных формах: вначале – в виде детской и мимолетной, но страстной привязанности; по временам – в виде кокетства; иногда, как например, относительно Лепажа, живописца-реалиста, как и она, – в форме восторженного удивления, которое, по-видимому, могло бы превратиться в любовь. Однако же, когда появляется мысль о замужестве, ее взгляд внезапно делается практичным и даже меркантильным. Ей хотелось бы быть женой посла. Но так как в целом брачные узы были бы тягостным и скучным инцидентом, то она держит их на почтительном отдалении.

Там, где источники восприимчивости так обильны, религия не могла не иметь своей доли участия в чувствах. Так и было действительно с Башкирцевой, – однако же в более ранние периоды ее жизни, чем в последний. В 1878 году, когда она, по-видимому, предусматривала свою печальную судьбу, она с полною серьезностью говорит: «Да исполнится воля Божия». Начиная курс учения в atelier, она торжественно посвящает себя и свои труды «Отцу, Сыну и Св. Духу».