Дневник

К нашему столику все время кто-то подсаживался: несколько раз Олеша, несколько раз Шкваркин, Дорохин, подходили Станицын, Комиссаров, еще какой-то — не помню фамилии. Мхатчики и писатели — конечно — все о пьесе. Уж ей придумывают всякие названия, разговоров масса.

Кончилось все это удивительно неприятно. Пьяный Олеша подозвал вдребезги пьяного некоего писателя Сергея Алымова знакомиться с Булгаковым. Тот, произнеся невозможную ахинею, набросился на Мишу с поцелуями. Миша его отталкивал. Потом мы сразу поднялись и ушли, не прощаясь. Олеша догнал, просил прощения. Мы уехали на ЗИСе домой. Что за люди! Дома Миша долго мыл одеколоном губы, все время выворачивал губы, смотрел в зеркало и говорил — теперь будет сифилис!

12 июля.

Вчера Миша спросил Калишьяна, могу ли и я пойти на чтение. Потом Калишьян приехал за нами и повез в Комитет. Там — Храпченко, Солодовников, Месхетели, Сахновский, Москвин и еще человек пять. Слушали с напряженным вниманием. Пьеса очень понравилась.

Потом обсуждали. Но так мало, что сразу стало ясно, что ее обсуждать-то собственно нечего. Калишьян, уходя, просил Мишу сдать пьесу к 1 августа.

По возвращении сейчас же звонки Хмелева и Долгополова. У последнего — истерическое любопытство.

У нас Борис. Принес две бутылки шампанского.

Вчера было письмо от Виленкина — дружественное и теплое.

Кроме того, сегодня звонок Сахновского, звонок Конского. Вот так пьеса!

Во время читки пьесы — сильнейшая гроза.

13 июля.

Отказ из Наркомфина (по телефону) — просила снять платеж в советских знаках, кроме валюты.

Сергею разрезали фурункул на животе.

14 июля.

Калишьян пригласил Мишу в Театр. Разговор о поправках. Просил пьесу сдать к 25 июля.

В «Советском искусстве» — заметка о Ленинградском, бывшем Александрийском. Даже по нескольким словам о принятом «Дон-Кихоте» видна злобная травля.

15 июля.

Калишьян бьется с названием пьесы, стремясь придать ей сугубо политический характер. Поэтому — перезваниванье по телефону.

В «Литературной газете» — отрывок из пьесы Миндлина «Сервантес». Странные обороты («Ложат на скамью») и т. д. Ах, Петров, Петров... и «Литературка» печатает.

Долгополовский звонок — жаждет получить сведения о пьесе.

16 июля.

Часов в восемь вечера Сахновский. Все понятно: он хочет ставить пьесу, а Немирович тоже. Будет кутерьма и безобразие, которое устроит Немирович.

17 июля.

Сегодня звонок Калишьяна — справка о книгах о тифлисской семинарии.

Спешная переписка пьесы.

Сережку отправила в Анапу. Оба — и Екатерина Ивановна и он — радовались, как дети. Сережка проявил такую энергию в деле получения машины, что я ахнула — достал частную. Иначе опоздали бы на поезд.

Вечером Миша поехал на винт, но вскоре вернулся. У нас Калужский.

Основное — безумное желание прочесть пьесу.

Слух о том, что зверски зарезана Зинаида Райх.

18 июля.

Ужасно плохо себя чувствую, по-видимому, чем-то отравилась. Температура 37,7. Работать не могу. Волнуемся, успею ли переписать к сроку пьесу. В крайнем случае, надо будет выписать Ольгу из Пестова.

Звонил Калишьян — все о пьесе. Вечером придет к нам Борис Эрдман.

Поиски названия.

19 июля.

Чувствую себя лучше, температура нормальная. Могу писать. Миша утром диктовал. Теперь поехал с Калишьяном в Пестово. Вернется вечером.

20 июля.

Мише понравилось в Пестове, купался. Рассказывал, как встретили его живущие там мхатчики — в связи с пьесой.

Диктовка продолжается беспрерывно. Пьеса чистится, сжимается, украшается.

21 июля.

Миша диктует.

Вечером придет Борис Эрдман.

22 июля.

Сегодня Миша продиктовал девятую картину — у Николая II — начерно.

Миша решил назвать пьесу «Батум».

23 июля.

Перебелил девятую картину. Очень удачна. Потом поехали с Калишьяном в Пестово.

Мне там не понравилось — очень унылый пейзаж, напоминает ленинградские острова в худшем издании. Комары. Вечером — очень холодно из-за массы воды. Мхатчики приклеились к Мише, ходили за ним, как тени.

Калишьян хочет 27-го устроить читку пьесы на партийном собрании.

24 июля.

Пьеса закончена! Проделана была совершенно невероятная работа — за 10 дней он написал девятую картину и вычистил, отредактировал всю пьесу — со значительными изменениями.

Вечером приехал Калишьян, и Миша передал ему три готовых экземпляра.

26 июля.

Звонил Калишьян, сказал, что он прочитал пьесу в ее теперешнем виде и она очень ему понравилась. Напомнил о читке 27-го.

27 июля.

Утром позвонил некий Борщаговский из Киевского украинского театра — о пьесе, конечно. Ему говорили о ней в Комитете.

В четыре часа гроза.

Калишьян прислал машину за нами.

В Театре в новом репетиционном помещении — райком, театральные партийцы и несколько актеров: Станицын, Соснин, Зуева, Калужский, молодые актеры, Свободин, Ольга, еще кое-кто.

Слушали замечательно, после чтения очень долго, стоя, аплодировали. Потом высказыванья. Все очень хорошо. Калишьян в последней речи сказал, что Театр должен ее поставить к 21 декабря.

28 июля.

Вечером у нас Леонтьевы (без Якова, который в Барвихе), а потом позвонили и пришли оба Эрдмана.

29 июля.

Ездили купаться в Серебряный Бор. На обратном пути — гроза. 1 августа.