Студенты волнуются. Два течения. В редакции масса писем. Актеры Малого театра подписали заявление, что не хотят служить вместе с Яворской, которая подло поступила против товарищей. Буренин был вчера у Барятинских. Они смущены и заговаривают о мире. Дурново винит меня, что я поставил пьесу, и дирекцию театра, что она не приняла никаких мер, что билеты брались как в обыкновенный спектакль. Никто не ожидал той манифестации, которая произошла. Особенно сирены мешали — вероятно, изобретение бывшего моряка, кн. Барятинского. Не хватает того, чтоб пьесу запретили и тем санкционировали бы этот скандал. Я послал кн. Шаховскому, что запрещениями они ничего не возьмут. В обществе что-то растет и мне это сильно напоминает 60-е годы. У правительства вечная манера: сами не умеют управлять и винят тех, кто что-нибудь делает. Ал. Петрович помог бы, если б был жив.
Вечером сегодня в режиссерской я сказал, что артисты напрасно подписывают протест против Яворской, говоря, что с нею служить не желают. Когда солдат ведут на бой, то они не говорят; «между нами есть один, с которым мы идти не желаем. Пусть его уберут сначала». Слова мои Плющевский-Плющик передал артистам. Михайлов подошел ко мне и сказал; — «Мы наверное не знаем, какое участие Яворская принимала в устройстве скандала, и принимала ли она какое участие. Допускаю, что она никакого участия не принимала. Но когда в нас бросали яйцами, галошами и биноклями, она должна была придти к нам и сказать: «Вот моих товарищей невинно оскорбляют, и я хочу быть вместе с ними». Вместо этого она сидела в ложе и принимала рукоплескания от тех самых людей, которые нас оскорбляли. Вот что нас заставляет подписывать протест. Мы решились на него не сгоряча, а хладнокровно, два дня спустя, и мы считаем себя правыми».
— «Мне ваши мотивы не были известны», — отвечал я ему. — «Выслушав вас, я не могу не признать, что вы поступаете справедливо».
Подробности о скандале: кн. Голицын говорил, что скандалисты состоят отчасти из людей, которые говорили по-французски и имели серебряные портсигары. Именно из этой группы он слышал при выходе из театра:
— «А что-ж, актеров били?»
— «Нет».
— «Надо бы их бить!»
Толпа студентов стояла перед театром и обращалась к городовым:
— «Что-ж вы сабли не вынимаете, или нагайки?»
— «Зачем? Полиция составила протокол, а там начальство разберет».
Другая толпа стояла по ту сторону Фонтанки в полной безопасности и кричала оттуда:
— «Эй, вы, полиция, попробуйте нас в нагайки!»
Студенты входили в театр без билетов. Одни заняли места в театре насильно, другие образовали в коридоре целую толпу. Толпа стояла и перед дверью на сцену, где режиссерская.
В университете вывешено объявление от ректора с просьбою, чтоб студенты перестали волноваться «в ожидании разбора дела их в судах».
Ректор дозволил сходку студентам; отвечая на их просьбу высказать свое мнение, сказал следующее:
— «Мое мнение в двух словах. Есть две цензуры, — одна разрешает пьесы для печати, другая — для сцены. Обе достаточно строгие. Теперь явилась третья цензура, студентов. Больше мне нечего сказать. Рассуждайте!»
Слышал об этом от И. М. Литвинова. Студенты хотели устроить демонстрацию. Полиция арестовала 600 студентов.
В университете говорили, что пьесу «Контрабандисты» запретили, а «Северному Курьеру» дадут третье предостережение. Возможно то и другое. И то и другое нелепо и унизительно для правительства. Если редакция «Северного Курьера» организовала манифестацию, то ее следует судить у мирового, а не студентов, которые манифестировали, а не запрещать газету и не делать г-жу Яворскую с ее мужем и глупым Арабажиным политическими мучениками.
Сипягин сделает то, что скажет Витте. Достанет ли у Ватте мужества высказаться против этой манифестации в пользу евреев?
26 ноября.
Разговор с В. П. Бурениным о Яворской. По его словам, она уверяет, что не устраивала демонстрации. Она хочет обмениться со мною. Это объяснение будет в пятницу. Я знаю, насколько она лжива и лукава. Но дать право труппе выгонять артистов — последнее дело. Поэтому я перенесу дело в общее собрание нашего Общества. Яворской надо сказать, что она имеет свою газету, что в этой газете меня позорили, что кн. Барятинский сказал Плющевскому-Плющику, что «Сыны Израиля» — только предлог для агитации против «Нового Времени» — «все честные люди» против этой газеты. На юбилее Нотовича кн. Барятинский плакал об отсутствии честных людей и нашел их в Нотовиче и в его сотрудниках. Холмская тоже имеет газету. Я был против нее. Я не велел поднимать «Театр и Искусство» к себе наверх и перестал просматривать журнал. Это меня успокоило настолько, что я почти забыл, что Холмская-издательница, и пригласил ее в труппу. Ругань прекратилась. Это презренно, но понятно.