Дневник Адама

Десятый день. Немного потребно времени, дабы люди, умом не блистающие, увлеклись какой-нибудь новинкою. Не прошло и двух лет с тех пор, как опять вспомнили некую древнюю игру в мяч, а уже в ход пошли словечки, заимствованные из ее правил, хотя, поистине, уши людей разумных и тех, кто занят делами более важными, вянут от этой бессмысленной болтовни и болят немилосердно. Если человек обойдет ближнего своего хитростью и извлечет из беды его выгоду, то чернь говорит об обманутом, что его «осалили», а если кто совершит вдруг деяние знаменательное и славное, то говорят про него, что он «сбил трое ворот». И вот с развязной наглостью гнуснейшие сии уродства вторгаются в самую основу речи и обезображивают то, что прежде было стройным и прекрасным. Нынче по приказу отца моего проводилось состязание это на большом дворе его дворца так, как проводили его триста лет тому назад. Девять человек с лодыжками, одетыми в красное, мерялись силами с другими девятью в синих чулках. Некоторые из этих синих стояли в отдалении друг от друга, пригнувшись, и каждый упирался ладонями в колени и зорко смотрел вперед; этих называют «защитниками» и «полевыми», а почему, бог ведает. Я же этого не знаю, да и знать не хочу. Один красноногий стоял, крутя над головой дубину, каковой время от времени стукал по земле, а потом вновь начинал раскручивать, а позади него пригибался синеногий и много плевал на ладони и звался «ловец». А позади этого пригибался тот, кого называли «судья». И одет он был, как все сейчас одеваются, и что-то царапал на земле палкою, но безо всякого смыслу, насколько я мог понять. И рек он: «Низкий мяч». И засим синеногий пустил с большой силой мяч прямо в того, кто держал дубинку, но не сбил его, ибо не метко прицелился. И тут все те, кто зовется «защитники» и «полевые», поплевали на руки, пригнулись и снова стали зорко смотреть перед собой. А тот, что с дубинкой, не раз и не два позволил метать в себя мяч, но так пригибался и отгибался, что ускользал от удара; все же прочие плевали на руки, а он тем временем старался пришибить судью дубиною своею, но не успевал в том по причине плачевной своей неуклюжести. Но пришел и его час, и успел он в замысле своем и положил судью замертво, чем был я весьма доволен, однако сам он тоже пал на землю, не ускользнув на сел раз от мяча, каковой разбил ему череп к великой моей радости и удовлетворению. Решивши, что сие есть конец, попросил я у отца моего дозволения удалиться и получил оное, хотя те, кто стоял рядом со мной, остались, дабы посмотреть, как все прочие друг друга покалечат. Я же вдоволь насмотрелся на эту забаву и более не пойду ее смотреть, ибо редко наносится удачный удар и потому не хватает игре этой азарта. А кроме того, был там Иевел, и изливал он насмешки на этих нынешних игроков и восхвалял непобедимые команды, которые знавал он триста лет тому назад, ныне все перемершие и сгнившие — хвала Богу, его же деяния всегда во благо!

Двенадцатый день. Слухи, кои вот уже двадцать лет все усиливались, глася, что глава нашего княжеского рода, отец земных племен, благороднейший, августейший и древнейший Адам (да будет мир с ним!) изъявил волю посетить отца моего в стольном его граде, ныне уже более не слухи, но истина. Приближается уже посольство, несущее весть эту. Велико ликование в городе и радость. Отец мой приказал первому своему министру приготовить все, как должно.

Тринадцатый день. Прибыли нынче доверенные лица и донесли, что посольство остановилось в оазисе Балка в восемнадцати днях пути отсюда на юг.

Четырнадцатый день. Нет в городе другого разговора, кроме как о великих новостях да о посольстве. На восходе солнца отправились в путь посланцы отца моего, пышно одетые, с дарами — везут они с собой и золото, и драгоценные камни, и пряности, и почетные одежды. Отправились они с развевающимися знаменами и под военную музыку, и блестящие ряды их двигались мимо, пока не утомили меня число их и шум. А толпы, что, крича, следовали за ними, и зевак, собравшихся на кровлях, ни один человек сосчитать был бы не в силах. Поистине, великий нынче день.

Пятнадцатый день. Отец мой приказал подновить Пальмовый дворец для посла и его свиты. Восемьсот художников и искусных мастеров будут работать не покладая рук, дабы покрасить его, позолотить и подправить.