ДНЕВНИК АЛИСЫ

Мама и папа верят, что кто-то подмешал мне кислоту! Они верят! Верят! Правда верят мне! Я догадываюсь, кто это сделал, но, скорее всего, никогда не смогу узнать это наверняка. Я должна отдыхать и поправляться, что мне и велено. И не буду думать о том, что случилось. Слава Богу, я не покалечила ребенка. Спасибо тебе, Господи.

(?)

Через несколько дней меня переведут в другую больницу. Я надеялась, что меня отпустят домой, руки заживают, и большинство синяков почти прошло. Доктор сказал, что руки полностью придут в норму и два вырванных ногтя вырастут через год, но что через пару недель на них уже можно будет смотреть.

Лицо стало почти нормальным, а на проплешинах появился пушок. Мама принесла ножницы, и они с медсестрой очень, очень, очень коротко меня подстригли. Стало похоже на тюремную стрижку, к тому же вышло не слишком ровно, но мама сказала, что через одну-две недели, когда меня выпишут из другой больницы, я смогу сходить в салон и подстричься. Не хочу, чтобы меня кто-нибудь увидел в столь неприглядном виде.

У меня до сих пор продолжаются кошмары с червями, но стараюсь себя контролировать и больше о них не говорить. Ни к чему хорошему это не приведет, правда? Я знаю, что черви не настоящие, и все знают, что они не настоящие, но порой они кажутся такими реальными, что я ощущаю тепло их скользких, жирных, мягких тел. И каждый раз, когда начинает чесаться одна из моих многочисленных царапин или в носу начинает щекотать, приходится делать над собой усилие, чтобы не закричать о помощи.

(?)

Мама принесла пачку писем от Джоэла. Она написала ему и сообщила, что я очень больна и лежу в больнице, с тех пор он писал каждый день. Он даже звонил как-то вечером, чтобы не слишком распространяться, мама сказала, что у меня что-то вроде нервного срыва. Что ж, можно и так сказать.

22 июля

Сегодня, когда приходила мама, мне показалось, что она плакала, и я старалась быть очень сильной, выглядеть очень счастливой. И я правильно сделала, потому что меня переводят в лечебницу для душевнобольных, в сумасшедший дом, в психушку, где я буду находиться среди других сумасшедших и ненормальных. Мне так страшно, что я не могу дышать полной грудью. Папа пытался объяснить необходимость этого с профессиональной точки зрения, но было очевидно, что он выбит из колеи, но не до такой степени, как я. Хуже, чем мне, никому не может быть.

Папа сказал, что, прежде чем мое дело попало к судье по делам несовершеннолетних, Яна и Марси дали показания о том, что я много недель пыталась продать им марихуану и ЛСД и что всем в школе известно, что я употребляю и продаю наркотики.

Обстоятельства были против меня. В моем личном деле есть запись о наркотиках, и папа сказал, что, когда соседка мистера Ларсена услышала мой крик, она вместе с садовником пошла выяснить, что случилось. Они решили, что я сошла с ума, заперли меня в маленькой кладовке, побежали проверить, что с ребенком, который плакал тоже, разбуженный моими криками, и вызвали полицию. К тому времени, как они прибыли, я успела себя серьезно покалечить, я пыталась ногтями процарапать выход через штукатурку и билась головой о дверь, пока не разбила голову и не получила сотрясение мозга.

И теперь они хотят запереть меня в желтый дом; может, там мне и место. Папа сказал, что долго меня там не продержат, что он немедленно начнет ходатайствовать о моем освобождении и о передаче меня хорошему психиатру.

Родители продолжают называть место, куда меня отправляют, реабилитационным центром, но кого они обманывают? Они сами не верят в то, что говорят. Меня посылают в лечебницу для душевнобольных! Не понимаю, как такое может быть. У многих бывают неудачные трипы, и их не запирают в сумасшедший дом. Мне говорят, что мои черви нереальны, и посылают меня в место, которое хуже всех гробов и червей вместе взятых. Не понимаю, почему это со мной происходит. Кажется, я сорвалась в пропасть и продолжаю падать. Пожалуйста, пожалуйста, не дайте им меня забрать! Не дайте им запереть меня вместе с сумасшедшими. Я боюсь их. Пустите меня домой, я хочу к себе в комнату, лечь и уснуть. Господи, пожалуйста!

23 июля

За мной приехал мой инспектор по делам несовершеннолетних и отвез меня в Государственную психиатрическую больницу. Там меня зарегистрировали, каталогизировали, задали кучу вопросов, только что отпечатки пальцев не сняли. Потом меня отвели в кабинет к психиатру, который со мной немного поговорил, но мне нечего было ему сказать, потому что я не могла даже думать. Единственная мысль, которая билась у меня в мозгу, – это: «Мне страшно, мне страшно, мне страшно».

Затем меня провели по вонючему, мерзкому, темному коридору с облезающей краской на стенах, через запертую дверь, которая тут же захлопнулась за моей спиной. Сердце билось так сильно, что я думала, что оно вот-вот взорвется и разлетится мелкими кусочками по всему коридору. Оно стучало у меня в ушах, и я едва могла переставлять ноги.