Дневник Арти

Обеденный перерыв. Нашел, наконец, свободный час, чтобы сделать эту запись. На вербовочном пункте не говорили, что будет столько бессмысленных шатаний, которые они называют походными маршами на новой территории. Ну, во-первых, территория новая только для таких вот новобранцев, как я, а во-вторых, что хорошего в том, что каждый день мы нахаживаем вдоль побережья по 30–40 километров туда и обратно, и ночью едва живые добираемся до наших лежанок, чтобы свалиться мертвецким сном? Все же эти командиры из Королевства Лилий — да не прознают они моего мнения о них ненароком, — но немного не в своем уме: у них только муштра перед глазами, постройка гарнизонов, стройматериалов, занятие позиций… И никто, ни один из них не задается вопросом: а почему прошлогодние форпосты точно слизало с земли? Где гниющие кости солдат, где останки обмундирования, доспехи, мечи, щиты, поножи? Где крытые навесы складов, где укрепленные стены и ворота, земляные насыпи, дозорные башни? Где, где все это? Почему нет к этому ни малейшего интереса?

Этот вопрос меня беспокоит не только потому, что, может, офицеры не распространяются об этом с солдатами, но ведь и сами солдаты, когда мы остаемся одни в казармах, — они же тоже молчат! Никого не беспокоит: «А что же сталось с теми, кто был здесь в прошлом году до нас? А не постигнет ли и нас такая же участь?» На их лицах — ни облачка волнения или беспокойства! Кажется, только одного меня это и заботит!

Февраль 24.

Дорассветное утро. Еще все спят. Есть время посмотреть на догорающие звезды и поговорить с моим дневником. Как сейчас помню, когда началась перемена в нашей жизни.

*

— Здесь, — прервался герцог, — докладчик уходит несколько в сторону… кхе-кхе, в свои личные переживания, только иногда перекликающиеся с тем, что нас интересует. Я немного растерян: стоит ли зачитывать все эти записи?

Зал дружно загудел. Здесь было большинство светских вельмож, не военных. А уж личная и частная жизнь — это было то, что интересовало их едва ли не больше всего. Когда видишь целыми днями одни стены, пусть и торжественные, в картинах и цветах, то поневоле ищешь разнообразия в беседах и любопытных историях.

— Непременно! Обязательно! — послышался дружный крик нескольких дюжих глоток.

— Что ж, — замялся герцог, — пусть будет.

И он продолжил читать.

*

Ты сказала, что нам нечего будет и есть, не говоря уже о крыше над головой. Что мои труды в песенном жанре не достучатся до сердец суровых жителей гор, что наше маленькое гордое королевство дало столько известнейших певцов, что мне с ними тягаться не под силу. Но раньше же ты в меня верила! Что же случилось? Почему ты так охладела?

А я тебе скажу. Чтобы уйти — всегда тысячи причин. Чтобы остаться — довольно одной. И это — любовь. С ней одной все остальное сложится должным образом. Без нее тысячи других успехов будут, что красота розы на участке без садовника. Видела ли ты когда-нибудь это печальное зрелище: розу без заботливых рук? Да, в своей лучшей поре она стоит красивая, безумно прекрасная, благоухает. Но где тот, кто вдыхает ее аромат? Кто любуется ею?

А что происходит, когда ее красота увядает… Я наблюдал однажды такие розы. Это — несчастнейшие создания. Да, порой рука садовода срезает розу и в хрустальном графине ставит посреди стола. Но и тогда ведь ее красота служит многим и радует многих!

Февраль 28.

Мы все еще стоим в расположении.

Ты помнишь тот день, когда мы разошлись? Кажется, я так и не достучался до тебя…

Есть девушки как малина: сладкие на вкус, но чтобы добраться до них нужно потолкаться в малиновых зарослях, истечь не одним литром пота, да и смотреть под ноги, чтобы не наступить на ужа, или, чего похуже, змею.

Другие же — как ежевика: вот они рядом, легко добраться вроде, и вкусные. Но с какой стороны не подступись — а непременно исколешься о колючие стебли. Да так, что потом еще с целый час будешь весь чесаться от множества царапин на руках.

Вот я и думаю — кем же есть ты для меня? Я не говорю «была». Это ты так можешь думать. Но я же и записался добровольцем в пехотную когорту лишь бы быть подальше от той сладостной боли, что несет твоя близкая даль.

Я принимал и таблетки антитанина, что выписал местный знахарь. Ты еще спрашивала меня, что это такое? Помнишь? Знахарь сказал, что лучшее средство утолить боль — перестать так часто произносить твое имя, когда тебя нет рядом. Он говорил что-то такое заумное, чего я не понял. Ну, ты же знала нашего местного знахаря? Он еще дружбу водит с нашим звездочетом! Может, от него набрался этого? Говорил что-то, что «на силу нужно воздействовать ее противоположностью, что есть такой закон физики». А значит, твое имя с противоположным посылом должно уменьшить мою боль.

Но знаешь… Я принимал долго, усердно и послушно. Но это средство не помогало. Я не смог забыть ни тебя, ни твою бурную, кипучую натуру, ни наших отгадываний мыслей друг друга. А ты говорила, что я легко отказываюсь от тебя. Но ты меня совсем не понимала.