Дневник беременной или Лучшее средство никого не убить

Вот насчет "получше" меня бы сейчас сквозняк сильно устроил. Однако, раз приперлась, надо терпеть и я уселась на стул рядом с родительским столом... Бедный мой папа. Он жару переносит на манер мороженого в рожке, а здесь сущий "цитрусовый ад". Что же касается остального (ради чего и приперлась), кроме вышепоименованной матроны, у столика с чайной посудой суетилась сейчас некая "Кристиночка". Блондинка с глазами дриады и другими их выдающимися достоинствами. Третья же особа женского пола торчала за своим заваленным папками столом. Вот в нее я и уперла профвзгляд: очки, умные глаза и ухоженные темные волосы в хвосте. Она то, пожалуй, и составляет единственную здесь теоретическую угрозу моей родительнице. Однако романтических флюидов - нуль. Есть лишь исходящее от нее, и едва заметное в здешней энерговоронке, чувство дискомфорта. Интересна его причина...

Кристиночка тем временем подплыла ко мне со стаканом, до краев наполненным лимонной водой:

- Это вам, Агата, - и хлопнула густыми ресницами. - Может и вам тоже сделать, господин...

- Спасибо, не надо, - вскинулся мой отец. - Я скоро сам с этой воды пожелтею и опаду листвой. А ты пей, дочь. Тонизирует.

- И похудению помогает, - вставила дева и громко ойкнула. Я в ответ хмыкнула. Папа с чувством захлопнул толстую тетрадь. - Я, конечно, глупость сказала, - срочно поправилась оная. - Вы меня извините: зачем вам в вашем положении и худеть?

А, действительно?

- Я соблюдаю пост, - и поймала на себе три удивленных взгляда (вот уж не знала, что своим "ущемленьем" хвастаться смогу). - А еще слышала: водой с лимоном волосы полощут. Вы, случайно не им пользуетесь? - прицелилась к скромнице. - Мы не знакомы...

- Я - Мира Монет, - скривив рот набок, неожиданно выдала та. - Теперь мы знакомы, госпожа Вешковская-Подугор. И-и нет. Они у меня от природы такие. Я - кентавр-полукровка.

- А-а, - с раззявленным собственным, развернулась я к отцу. Тот пожал плечами, внеся тихо ясность:

- У нее зуб верхний справа удалили неудачно. Вот так и ходит кривой, пока челюсть лечит... Агата, здесь такой дурдом: одна вечно о женихах болтает, другая - о внуках, а третья мычит. Ты бы знала, как я хочу обратно в свой кабинет. И когда хоть всё это...

- Я тебя... обожаю, - оскалилась я. - Я тебя так обожаю, ты просто не представляешь!

- Агата, а ну, выйдем.

Да с удовольствием! И, наспех простясь с "оранжерейным дурдомом", выскочила из духоты на сквозняк:

- Папа, нам надо поговорить.

- А с тобой все нормально? Как здоровье? Как малыш?

- Нормально. И теперь даже замечательно. Хотя я в тебе не сомневалась ни секунды.

- Дочь, причем здесь я, объясни?

- Только, по-быстрому, а то мама к скамейке примерзнет тем, чем думает.

- Агата?!

- Ой, объясняю...

Очень часто мы боимся неизвестности. Нам проще дофантазировать реальность, а не решиться на знакомство лично с ней. Мы боимся плохих перемен, сломанных идеалов, сбывшихся пророчеств и нагрянувших расплат. В общем, у кого на что фантазии хватит. А реальность может быть совсем иной. Скучнее и обыденнее. Но за это мы ее и любим, потому что контролируем.

- Уф-ф, значит, так. По пунктам говорю.

Мама, подорвавшаяся со скамейки мне на встречу, приготовилась ко всему на свете (времени на ее "фантазии" было вполне):

- Доча, я тебя с-слушаю.

- Понюхай сначала.

- Что?

- Понюхай меня.

Мама, ткнула в мою шею свой острый нос:

- Как от твоего отца, только не так интенсивно.

- Ну, еще бы. Я там пробыла шесть минут, а он - с утра и до вечера. Если по составляющим: запахи идущего в здании ремонта...

- Это я и до тебя знала: он сам говорил.

- А еще: терпкие духи госпожи Игнатюк, сладкий парфюм сотрудницы Кристиночки и травяной настой с больной десны Миры Монет. Это и есть твой "странный аромат, все время разный и одинаковый".

- О-ой.

- Теперь, что касается смены папой костюма: его кабинет ремонтируют. Ты это знаешь. Он перебрался в другой к этим "благоухающим" дамам, а там - плюсом к строительной грязи, жара страшная из-за лимонов на окнах. Вот папа и сменил толстое сукно на тонкий кашемир. И по этой же причине часто меняет рубашку и белье. А задерживается на службе, потому что восстанавливает испорченные течью в крыше документы... Тысь, моя майка! Мама!

- Доча, погоди! А, вдруг...

- Нет там больше никакой "вдруг". И ни на кого он слюни не пускает. Это - точно. А с тобой не разговаривает, потому что думает: ты вся в переживаниях своих. Кстати, почему? На какую тему?

- Я?! - вскинула мама глаза. - Так ты теперь - в курсе. А на другие "темы"... Нет у меня их.

- Вот и славно. Дома вечером поговорите, наконец. Папа готов. Правда, злой теперь. Но, ты заслужила... Мама? - качнула я ее плечом.

Та отмерла:

- Агата... Спасибо. Если бы...

- Не за что, - и вдохнула полной грудью свежий мартовский воздух. - Как же хорошо то, оказывается. Я будто спала-спала и проснулась. Точно, медведица.

- Ох, доча...

- Что?.. - скосила я от неба глаза. - А вообще, мне пора. Пойду по магазинам пройдусь: куплю что-нибудь и приготовлю своей семье вкусный ужин. Они заслужили давно.