Дневник библиотекаря Хильдегарт

Иногда на Остановке возникают стихийный ропот, жалобы и перебранка, но это тоже часть освящённого веками обычая. Иногда, не выдержав ожидания, кто-нибудь из членов общины (как правило, новичок), ломается и уходит к Метро пешком, протестующее крича по дороге, что идти-то до этого самого Метро всего лишь десять, от силы пятнадцать минут, и что нет смысла ждать Трамвая и тратить на это драгоценное время, зная, что он всё равно не придёт. Оставшиеся на Остановке лишь вздыхают ему вслед, – кто с тайной завистью, кто с жалостью, кто с безмолвным осуждением, – и вновь поворачиваются лицом к горизонту, откуда вот-вот, ну, уже совсем вот-вот должен появиться Трамвай. Существует поверье, что если кто-то покидает общину и уходит к Метро пешком, то Трамвай немедленно вслед за этим появляется. Но это всего лишь суеверие, которое, конечно, никогда не сбывается.

Если на улице тепло, то ждать Трамвая, на самом деле, не так уж плохо. Первые пятнадцать минут ты живёшь смутной, очень быстро уменьшающейся в размерах надеждой. Затем на смену ей приходит неверие и отчаяние. На этой стадии очень важно не сломаться и в самом деле не попробовать Идти Пешком. Потому что никто не знает, что случается с Теми, Кто Ушёл Пешком. Бывает, что некоторые из этих отступников на другой день возвращаются и стоят вместе со всеми на Остановке, и смиренно, покаянно ждут вместе с прочими, и никогда не рассказывают, что же случилось с ними на Пути к Метро, но, несомненно, ничего хорошего с ними на этом сомнительном Пути не случилось. Нужно просто стиснуть зубы, перебороть себя и продолжать ждать. Потом придёт стадия горестной покорности судьбе и наконец – стадия просветления и примирения со всем на свете, даже с распроклятым этим Трамваем, который и не придёт никогда, и не собирается даже, и в мыслях не имеет приходить. Огни летящих по шоссе машин будут играть и перемигиваться в лужах и в парапетах, и светящиеся окна старых кирпичных домов придвинутся ближе, и в них будет чья-то жизнь, и чьё-то тепло, и обои в синий цветочек, не переклеивавшиеся с конца шестидесятых, и потёртые коврики на стенах, и люстры с розовыми курчавыми абажурами, и длинные плети никому не известных растений, свисающие внутрь с подоконников… И ты будешь заходить на каждый понравившийся тебе огонёк, не покидая при этом Остановки, и тебе будут радоваться, как желанному гостю, и поить чаем с крыжовенным вареньем и вафлями «Артек». А в твоём собственном, таком сейчас далёком от тебя доме, куда ты, конечно, позвонил, чтобы тебя не ожидали слишком рано, будут вздыхать, немножко ругаться и говорить, мирясь с неизбежным: опять она ждёт Трамвая после Девяти Вечера.

2006/12/04

Говорят, в молодые годы Вильгельм Аквилонский был весел, жесток и изобретателен. Задумав пойти войной против одного своего родича, он всё-таки немного беспокоился в душе на тот счёт, как к этому отнесутся на Небесах, и, чтобы подстраховаться, выдумал уловку, достойную библейского Иакова. Он пригласил к себе на ужин епископа Сильвестра, который был уже стар и почти ничего не видел. За ужином, как водится, слуга собирался подать епископу чашу с вином, но Вильгельм перехватил её и сам с поклоном поднёс епископу. Слепой епископ улыбнулся, сотворил крестное знамение и благословил руку, подающую ему питьё. Тогда Вильгельм возрадовался и на следующий же день, взяв в ту же руку меч, отправился отвоёвывать у родича его земли.

Но увы – вопреки ожиданиям Вильгельма, поход оказался для него неудачным. Его войско было разбито, а сам он то ли погиб, то ли был взят в плен – никто не знает точно. Во всяком случае, с того самого дня, как он потерпел в бою поражение, о нём не было ни слуху, ни духу. А епископ Сильвестр, невзирая на преклонный возраст, прожил ещё довольно долго. Однажды он посетил один из окрестных монастырей и, входя в ворота, услышал, как один из монахов нескладно, но красивым и звучным голосом напевает какой-то гимн и гремит колодезной цепью, доставая воды для лошадей. И настоятель монастыря сказал епископу, что это один из самых кротких и усердных братьев во всей обители, одинаково ревностный и в труде, и в молитве. Он-де знает грамоту, умеет варить целебные отвары и делать настойки их трав, ходит за больными и притом не гнушается никакой, даже самой чёрной работой. И епископ Сильвестр велел служке подвести его поближе к колодцу, а потом попросил этого монаха дать ему воды. «Преосвященный, - сказал ему с поклоном монах, - я бы с радостью это сделал, но у меня тут нет ничего, кроме лошадиных вёдер». «А ты зачерпни воды в ладонь и дай мне напиться», - сказал епископ. «Отче, - ответил ему монах, - я не смею, потому что рука моя грязна». «Это прежде она у тебя была грязна, - сказал епископ. – А теперь она чистая». И монах зачерпнул воды в ладонь и с поклоном подал епископу, а тот улыбнулся, сотворил крестное знамение и благословил руку, подающую ему питьё.

2006/12/04

Переходить улицу, даже на зелёный светофор, так же неприятно, как входить в клетку с укрощёнными тиграми.