Дневник библиотекаря Хильдегарт

— Послушайте, - спросила я у Робеспьера, который теперь выглядел как дворник, - а зачем в Москве столько дворников, если они всё равно ничего не убирают?

— Как зачем, слушай? – ответил он с плохо подделанным среднеазиатским акцентом и поправил на себе пламенно-оранжевый комбинезон, не запятнанный ни единым грязным пятном. – Для красоты. Зачем же ещё?

Он подмигнул мне, и я поняла, что я всё-таки в чистилище. А где же ещё?

2007/01/14 О зоопарке

Честно говоря, я не люблю зоопарки. Можно даже сказать, что очень не люблю. Но людям помладше меня, которых изредка оставляют на моё попечение, до этого нет никакого дела. И в любой выходной день, невзирая на наши с погодой слабые протесты, мы собираемся и едем в зоопарк.

Со временем у меня там завелись-таки некоторые знакомства, поскольку зоопарк, как и любое неприятное место, всегда бывает полон ярких, незаурядных личностей. Так, мне довелось там узнать:

— пожилого тукана, который при виде фотоаппарата или видеокамеры тотчас подлетает поближе, раздувается от радостного чванства и начинает поворачиваться то левым, то правым профилем, широко улыбаясь в объектив

— молодого павлина, который любит распустить хвост при большом скоплении народа, а затем повернуться к народу спиной и начать с непристойными воплями хлопать себя крыльями по заднице

— старого, очень старого белоголового орлана, который часто подходит вплотную к решётке, широко раскрывает крылья, чтобы они стали похожи на плащ оперного злодея, очень медленно и очень торжественно кланяется публике и замирает в станиславской паузе, со склонённой лысой головой и распущенными крыльями. За версту видно, что это трагик старой школы. Теперь таких уже почти не осталось. Кстати, подношений от почитателей он принципиально не берёт

— юную шимпанзе, обожающую прикладывать к плечу тряпку, забытую уборщицей, и взглядом спрашивать у зевак: братцы, ну как мне этот цвет? брать, что ли? или присмотреть что-нибудь поярче? - шимпанзе постарше, обожающую хвастаться своим способным не по годам ребёнком

И многих, многих других. Там можно встретить мужика, пробегающего мимо вольеров с отчаянным криком: «Кто-нибудь видел здесь муравьеда? Девушка! Вы не видели, где муравьед?» Сколько мы ни приходим, каждый раз встречаем этого мужика. Судя по всему, он уже много лет гоняется за муравьедом, но пока так и не преуспел. Там можно прочитать на дверях роскошного стеклянного обезьянника: ВХОД К СЕБЕ. Там можно увидеть человека лет трёх, который сидит неподвижно на корточках перед вольерой, а по ту сторону вольеры неподвижно сидит на корточках заяц, и оба смотрят друг на друга и беседуют о чём-то без слов, а другие люди и другие зайцы осторожно обходят их, чтобы не мешать. Там можно услышать возмущённый бас: «Смотри, чего написано! Сванидзе эту лису опекает! А у лисы, интересно, спросили: хочет она, чтобы её Сванидзе опекал или нет? Издевательство какое-то над животными!» Там можно увидеть толпу грязноватых весёлых лам, собравшихся у сетки вольера с открытыми ртами, и подталкивающих друг друга боками, и подмигивающих друг другу, и спрашивающих друг у друга с ехидным любопытством: ну, кого нам сегодня будут показывать? Там можно унюхать невыносимый, густо-навозный запах, обернуться и увидеть, что это кто-то рядом с тобой ест горячий чебурек. Много чего можно испытать и понять, смирившись с неизбежностью этой экскурсии. А народ, который тебя сюда привёл, будет с гоготом бегать от клетки к клетке, и пытаться всучить тысяча первую булку винторогому козлу, созерцающему эту булку с благодушной брезгливостью, и кататься на жутких каруселях, от одного вида которых кидает в дрожь, и вымазываться по уши неизменной, как мир, сахарной ватой и длинными, длинными конфетами, раскрашенными, как сине-зелёные зебры.

2007/01/18 Моя подруга

— Представляешь, иду домой, а у подъезда стоит незнакомый мужик какой-то… Может, сосед… только я его раньше никогда не видела. Я подхожу, а он смотрит на меня и улыбается… знаешь, так обалденно улыбается, что у меня даже в носу защекотало. Понимаешь, так как-то так зазывно, открыто и вместе с тем без всякой двусмысленности… хорошо так! А потом вгляделся в меня попристальней и улыбку очень быстро погасил. Знаешь, с такой скоростью, как будто её корова языком с лица слизнула. Мне так было горько, я тебе передать не могу! Нет, думаю, с этой рожей моей надо что-то делать окончательно и бесповоротно… невозможно так больше. Гляжу – а этот тип вдруг опять улыбнулся. И опять улыбка пропала, так же резко. И ещё раз. И ещё. Тогда я только догадалась: блин, да это же нервный тик у него!

****

— Я тут недавно одну вещь поняла. Где-то бывают параллельные миры. А наш мир – перпендикулярный. В смысле, Россия. И внутри, и снаружи – сплошной перпендикуляр!

— Чему перпендикулярный? Европе?

— И ей тоже. И вообще. Всему. Полный перпендикуляр. Это я вчера вечером шла пешком по улице Партизанской. Там это как-то особенно ярко чувствуется.

****