Дневник библиотекаря Хильдегарт

Каждый день я прохожу мимо маленькой уютной кафешки. В её окне, как полагается, висит зазывная картинка с кусками тортов и пирожных на ажурных тарелочках. Видимо, чудесное местечко эта кафешка. Надо как-нибудь собраться и зайти. И заодно выяснить пару моментов. Например, торт «Тантал» - это мне понятно. Это когда ты садишься в глубокое бархатное кресло за столик с салфетками и канделябрами, и тебя тотчас охватывают поперёк два, а лучше три стальных обруча. Так, чтобы ты не мог ни встать, ни поднять рук. А потом улыбающийся официант ставит перед тобой ажурную тарелочку с неописуемым, благоухающим ромом и ванилью великолепием, но так, чтобы ты категорически не мог до него дотянуться. Только самым-самым кончиком языка до левого краешка лепестка правой розочки. И всё. В таком положении тебя оставляют где-то часов на шесть, на семь. И всё удовольствие – за сто тридцать рублей. Сущие пустяки, одним словом. Надо будет непременно попробовать.

Но вот торт «Танатос» - это я, пожалуй, не того.. не буду. Во-первых, он дороже – он стоит аж сто пятьдесят рублей. А во-вторых, в таких делах всё-таки лучше не торопить события. По крайней мере, мне так кажется.

2007/02/14 Вавилонская библиотека

Кошмар соискателя

— Слушай, что сегодня приснилось – это умереть и не встать. Приснилось, что я, наконец, защищаюсь, но защита происходит следующим образом. Я хожу по вагонам метро и читаю отрывки из своей диссертации – очень громко и заунывным голосом. И перед этим, как полагается, извиняюсь перед гражданами, что к ним обращаюсь. А на груди у меня висит ящичек, и граждане бросают туда шары – кто чёрный, кто белый. И видно, что им это всё неохота слушать, и некогда, и противно… у кого-то детектив на коленях, кто-то с девушкой по мобильнику переписывается, а тут ещё я со своей декламацией. Некоторые отмахиваются и вообще ничего не бросают – типа, Бог подаст, некоторые так сострадательно смотрят, жалостливо – типа, и как ты, милок, дошёл до жизни такой? А бабки ругаются вслед: здоровый мужик, руки-ноги на месте, нет бы делом занялся, а он – ишь чего… И вагоны ещё такие длинные, длинные, каких в жизни не бывает, просто как туннели. И я иду и иду, а они всё не кончаются и не кончаются, и там темно ещё так.. а мне же надо вслух читать. И мне так нехорошо от всего этого и так стыдно – просто ужас какой-то. Еле проснулся. Думал, прямо там, посреди вагона, и помру.

— А тема-то твоей диссертации?

— Да в том-то и дело… Влияние поэзии Плеяды на развитие французского языка.

— А-а-а... Да, тогда действительно. Действительно неудобно.

2007/02/18

Я не любил писателя Фадеева

Статей его, идей его, людей его,

И твёрдо знал, за что их не любил….

К. Левин

Так вот: я нежно любила и люблю писателя Честертона. Упиваясь ностальгией по давно минувшей поре невыносимого своего неофитства, я люблю его статьи, и идеи, и книги, и людей. Одного я у него не люблю. Патера Брауна.

На днях я сидела в очереди к зубному врачу и, как всякий приговорённый, пыталась отвлечься от тяжких дум о неизбежном, сравнивая два перевода «Рассказов о патере Брауне» и находя попеременно то в одном, то в другом различные достоинства и недостатки. И вдруг я окончательно поняла то, что смутно осознавала уже давно. Я не люблю патера Брауна. Я не доверяю ему ни в одном из его переводов и боюсь его, хотя мне никогда не доводилось быть ни братоубийцей, ни солнцепоклонником. Ни при каких обстоятельствах я бы не пожелала с ним встретиться – ни в горе, ни в радости, ни в болезни, ни в здравии, ни в купе поезда, ни в загородной усадьбе, ни в исповедальне. Я ни на грош не верю в притворное его простодушие и мне в тягость его мнимая доброта и открытость. Он лжец. Он хитрый иезуит. В не самом лучшем смысле этого слова.