Дневник библиотекаря Хильдегарт

— Представляешь, ребёнку задали тему для сочинения: «Каким я вижу телевидение будущего». Ёлки-моталки, он у меня и телевидения настоящего-то не видит, при таких нагрузках в школе. А тут – будущего… Что тут можно придумать? Передачу «Пусть заткнутся»? Это когда какой-нибудь Соловьёв, допустим, задаёт вопросы политикам, те открывают рот – и тут же из-за кулис вылетает дюжина крепких парней, хватает каждого по очереди, накрепко связывает и заклеивает рот скотчем. И попутно пинки под зад отвешивает – не сильно, но так, чтобы зритель получил удовольствие. Или, допустим, давать бегущую строку во время рекламы… скажем, рекламируют моющее средство, счастливые тётки в фартуках обнимаются с белоснежными унитазами, а через всё это медленно так, смачно ползёт надпись: граждане-товарищи, девоньки-хозяюшки, ни фига подобного, ничего эта хренова жидкость не отчищает, и накипь не снимает, а если что и снимает, то ваш дорогой маникюр вместе с ногтями, и никакие перчатки ей в этом деле не могут воспрепятствовать. А главное, производитель товара от этой ползучей строки нисколько не пострадает, потому что к тому времени большая часть потребителей всё равно разучится читать, а оставшаяся кучка интеллигенции позлобствует и позлорадствует, конечно, а потом всё равно пойдёт и купит это самое моющее средство, потому что привыкла всё делать наперекор. А в перерывах между сериальными выпусками должен появляться усталый диктор и говорить: уважаемые телезрители, какого хрена вы здесь сидите и эту муть смотрите? Ну, неужели вам больше нечем заняться? И это будет так же бессмысленно, как всё остальное телевидение, потому что никто же не уйдёт от экранов из-за этого предупреждения… наоборот даже… В общем, короче говоря, ребёнок всё это написал в сочинении. За грамотность поставили пятёрку, за содержание – четвёрку, а школьный психолог сказала, что у мальчика деструктивное мышление. А почему? По-моему, очень даже конструктивное…

2007/04/01 Вавилонская библиотека

Вечером я обхожу свой зал, проверяя, согласно инструкции, не закатился ли кто-нибудь из посетителей за стеллаж или за выставочный стенд, а потом закрываю дверь и на цыпочках прохожу через сопредельный зал. Сопредельный зал наполнен запредельной тишиной и матово-лунным полумраком. Все лампы потушены, только над кафедрой выдачи горит тускловатая белая лампа и холодным беспощадным огнём горят глаза дежурной, сидящей за кафедрой.

— Что? – со старательным сочувствием спрашиваю я. – Кто-нибудь книгу не сдал?

— Вон он, идёт, - цедит дежурная, пробуя пальцем левый клык. – Торопится, гад. Только поздно он заторопился-то… раньше надо было думать. А теперь – уж что ж… торопись, не торопись…Ну, ладно… А ты уходи. Тебе не надо смотреть на то, что сейчас будет.

Я знаю, что сейчас будет, и потому не заставляю себя упрашивать. Этажом ниже, привалившись щекой к каталожному ящику, спит тревожным сном бледный молодой человек.

— Э… сударь, - говорю я, трогая его за плечо.

— На вашем месте, - строго говорит он, не открывая глаз, - я бы отказался от этой концепции.

— Я откажусь, хотя мне это будет и нелегко, - отвечаю я. - Но не сегодня. Сегодня уже поздно. Надо идти домой. Вы слышите меня? До-мой.

— Господи, где я? – всхлипывает молодой человек, широко распахивая перекосившиеся очки.

— Вы в хорошем месте, - успокаиваю его я. – Но оно уже закрывается.

— Да, всё хорошее рано или поздно закрывается, - вздыхает молодой человек. – А почему вы, вообще, пускаете пьяных в библиотеку? А если я тут того… буянить начну, и вообще?..

— Вы? Никогда в жизни, - убеждаю его я. – Сейчас вы тихонечко встанете и осторо-ожно, осторожно… спуститесь по лестнице. И пойдёте домой.

— А он почему не идёт? – капризно говорит молодой человек, указывая в тёмный дверной проём. Сквозь проём видно, как возле другого каталожного ящика стоит другой молодой человек и в полнейшей, кромешнейшей темноте ищет материалы о творчестве Фолкнера. Я вспоминаю несколько подходящих к случаю выражений из «Энциклопедии русской трёхэтажной брани» Плуцера-Сарно, но из осторожности не решаюсь пробовать их на язык – тем более, что не знаю, как правильно делать ударения в некоторых словах.

На лестнице между этажами маячит ещё одна тёмная фигура.

— Оксана! – кричу я, перегнувшись через перила. – Погоди, не запирай! Тут ещё один человек!

— Я не целовек, - нежным, извиняющимся голоском говорит фигура. – Я оттуда! Оттуда! – И тычет пальцем вверх, сконфуженно хихикая.

— Откуда? – слабеющим голосом спрашиваю я, сползая спиной по стенке на пол.

— Оттуда! – повторяет фигура и всё тычет и тычет в небо указательным пальцем. – Я не целовек. Я саталудник. Цетвёлтый этас.

— Сотрудник Японского центра? – переводя дух, уточняю я.

— Да, да! - радуется фигура. – Саталудник. Не целовек.

— Оксана! – кричу я, перевешиваясь через перила. – Можешь закрывать! Людей в здании нет!

2007/04/07 Пасхальное