Дневник библиотекаря Хильдегарт

Будь хлебосолом, пируй на славу,

И ты в почете будешь по праву».

Весело слушали ее.

Ове согласие дал свое.

— Так вот, я не понимаю. Чего это они стали все ржать, мужики-то? и чего этот самый Ове так быстро переменил своё мнение и дал согласие? В комментариях какая-то фигня написана. Типа, в этой шутливой балладе о том, как крестьянская девушка добыла себе в мужья королевского рыцаря, есть апология крестьянского труда… и всякое такое прочее…

— Ой, я не могу! – девица выплюнула луковицу и закатилась смехом. – Да я ж только и сказала, что НАУЧУ ЕГО ГЛУБОКО ПАХАТЬ, НО НЕ СЛИШКОМ ГУСТО СЕЯТЬ! Ясный перец, он согласился! Бегом под венец побежал.

— Вот оно что, - хмыкнула я, стараясь не показывать смущения.

— Между прочим, – раздался строгий голос с соседнего стеллажа, - в предисловии к тому же изданию, на которое вы ссылаетесь, всё это разъясняется! Я всё там ясно объяснил. Предисловия надо читать, а не комментарии!

— А комментарии кто писал? – осторожно спросила я.

— Тоже я, - с достоинством ответил голос.

— А-а-а, - сказала я и ретировалась. Всё равно вот-вот должен был пропеть петух.

2007/05/28

Тот, кто смотрел фильм «Дура» Максима Коростышевского, помнит главных героинь – двух сестёр-близняшек, одна из которых – нормальная, здоровая и вполне заурядная девушка, а другая – странная, трогательная и больная. У неё не в порядке с головой - оттого, что где-то там, в мозгу, у неё опухоль, результат родовой травмы. Удивительно, но я знала в жизни целых две таких пары близнецов. Неужто это такой распространённый случай? Или просто так совпало? Не знаю.

В Институте Гёте в Москве когда-то преподавали две сестры, очень похожие друг на друга и при этом ничем друг друга не напоминающие. Одна из них, мягкая, спокойная и до странности самоуглублённая, преподавала в нашей группе. Мы не замечали за ней ничего необычного, пока однажды во время урока она не схватилась за грудь и не осела на стул, глядя с бессмысленным недоумением в одну точку, что-то бормоча и хватая ртом воздух. Припадок быстро прошёл, хотя и успел изрядно напугать нас; тогда-то мы и узнали о том, что она появилась на свет спустя пять или шесть часов после рождения сестры, с этой вот странной, не поддающейся лечению болезни. Через несколько лет, уже будучи в Германии, я узнала, что она умерла.

Второе моё знакомство подобного рода произошло относительно недавно. Я сидела на скамейке возле подъезда, когда ко мне мелкими судорожными шагами, приволакивая одну ногу, подошла девушка с пушистыми всклокоченными волосами и ясной, непередаваемой полуулыбкой. Я улыбнулась ей в ответ, хотя и всё поняла. Я не боюсь и не сторонюсь таких, как она, хотя знаю по собственному опыту, что от них можно ждать всякого.

— Простите, - строгим певучим голосом сказала она, - вы девочка, девушка или женщина?

— Честно говоря, я затрудняюсь ответить, - призналась я – А вам это зачем?

— Я просто не знаю, как к вам обратиться, - призналась она и присела рядом на краешек скамьи.

— А у вас ко мне какое-то дело?

— Нет, - сказала она. – Просто я не могу попасть домой. Сестра ушла, а ключей у меня нет. Она мне не даёт ключи. Я их теряю. Я уже устала гулять. Мне надо посидеть и подумать. Я хотела спросить – можно, я посижу рядом с вами? Мне рядом с другими неудобно. А с вами можно, я вижу.

— Со мной можно, - вздохнула я, и она, всё так же улыбаясь, подтянула колени к подбородку, прижалась к ним щекой и сразу, без всплеска, ушла в себя и не выныривала, пока я не встала со скамьи.

— А завтра вы будете тут сидеть? – почти строго спросила она мне в спину.

— Нет, завтра мне некогда, я во вторую смену, - сказала я. – А в пятницу – могу. Да. В пятницу, наверное, получится.

— Тогда я в пятницу приду, - сказала она, улыбнулась рассеянно из своей глубокой, глубокой глубины, и помахала мне кончиками пальцев.

С того дня мы изредка стали встречаться. Она не всегда молчала. Иногда она рассказывала мне о себе. Так я узнала, что у неё есть сестра-близнец, которую она терпеть не может, но пусть только кто-нибудь попробует её тронуть или хоть слово плохое о ней сказать. Сестра здорова и работает в какой-то торговой фирме, а её никуда на работу не берут, но может, возьмут в один магазин канцтоваров, ей уже почти обещали. Но это всё не главное, а главное другое. Главное – это то, что у неё пропал муж, и очень давно о нём нет никаких известий.

— Когда же он пропал?

— Я же говорю – давно. Во время восстания в Варшавском гетто.

— Как – в Варшавском гетто?

— А ты что, не знаешь? Там было восстание. В апреле сорок третьего. Я плохо его помню, потому что много времени прошло… Он участвовал в восстании, это я точно знаю. Но не погиб. Я уверена, что он не погиб. Он просто пропал. И где он теперь, я не знаю.

Я смотрю на неё, а она – на меня.

— Ты мне не веришь, да? Смотри. Вот что у меня есть.