Дневник библиотекаря Хильдегарт

Все думают, что зловещими и загадочными могут быть только старинные библиотеки. Как у Умберто Эко. Те, в которых низкие полукруглые своды, тройные ярусы деревянных шкафов, забитые заплесневелыми книгами по герменевтике, громадные полутемные читальные залы, расписанные фресками в духе Босха и уставленные глобусами, на которых нет ни Австралии, ни обеих Америк. В которых масса таинственных входов, выходов, переходов и труднодоступных мест. Ошибся дверью – и ты уже на дне глубокого колодца, над тобой весело качается маятник с серпом, а к твоей щеке сочувственно прижимается оскаленный череп твоего предшественника. А те библиотеки, в которых всё из бетона и пластика, в которых тесные душные зальчики залиты синеватым электрическим светом, а в каждом углу перемигиваются компьютерные мониторы – помилуйте, что в них может быть зловещего или опасного?

Роковая эта ошибка погубила не одну невинную душу, к нам забредшую. Потому что абсолютно неважно, как выглядит библиотека снаружи. И ни в коей мере нельзя доверяться успокоительному электрическому свету, поскрипыванию пластмассовых стеллажей и вздохам мягкого линолеума под ногами. Потому что библиотека всегда полна опасностей и непредсказуемых вещей. Ты проходишь мимо картотек с новенькими блестящими ящиками и видишь, как из одного такого ящика высовывается серый клочковатый хвост с кисточкой на конце. Видя твой интерес, он успевает в последний момент прикинуться старой тряпкой, забытой уборщицей. Ты облегчённо вздыхаешь, не зная ещё, что это дурной знак. Затем ты огибаешь угол и видишь надпись на очередном каталожном ящике: «Картотека пропавших в читальном зале». Там нет слова «книг». Просто –«картотека пропавших». Смутно встревоженный, ты идёшь дальше и понимаешь, что та лестница, которая в прошлый раз привела тебя в уютное местечко, где добрая женщина в вязаной шали приветливо кивает навстречу каждому, а со шкафов криво улыбаются головы Сервантеса, Фирдоуси и Макиавелли, сегодня вдруг резко свернула в пыльный коридор, где светит одинокая лампочка, вода каплет с потолка, а в углу стоит, скрестив руки, Данте, в знаменитой позе «оставь надежду всяк сюда входящий». Ты пытаешься выбраться из этого коридора и натыкаешься на дверь в стене, за которой слышны придушенные вскрики и вой. В порыве сострадания ты рвёшь эту дверь на себя, выскакиваешь на полутёмную лестницу, заставленную ящиками с надписью «Приборы для определения группы крови. Обращаться осторожно!» Видишь в темноте сверкающие боевой яростью глаза и догадываешься, что это кот. Вернее, несколько котов, занятых серьёзным разговором. Пятясь задом и стараясь не привлекать к себе внимание, осторожно отступаешь назад, и слышишь возглас: «Кто это опять не закрыл чёрную лестницу? Безобразие!» А дальше хлопанье двери и скрежет ключа в замке. Догадавшись, что дело твоё плохо, ты начинаешь метаться и выть, перекрывая кошачьи вопли, но на твои крики никто не приходит. В панике ты принимаешься бегать по лестнице, царапать ногтями плакаты гражданской обороны, колотиться во все встречающиеся на пути двери –пока не понимаешь, что всё это бесполезно, и с нынешнего дня «картотека пропавших» пополнится твоим именем.

Но самое страшное – это потерять контрольный листок. Такую маленькую ехидную бумажку, которую каждому выдают при входе. Без этой бумажки из библиотеки не выпускают. Никого и никогда. Ни при каких обстоятельствах. Все сотрудники библиотеки – это читатели, потерявшие когда-то контрольный листок. Они стали сотрудниками, потому что другого выбора у них просто не было.

2005/11/29

Возвращаясь вечером домой, увидела на асфальте наполовину смытую доджём надпись: "Направо пойдёшь - методистом станешь". Направо я не пошла.

С левой стороны от дороги смутно белел строительный забор. На нём чёрной краской было написано: "Васька Суриков - подлец". Это меня удивило. Впрочем, я не большой знаток живописи.

На лестничной клетке, возле мусоропровода, сидела старая крыса. Я немного знаю эту крысу. Иногда она берёт у меня остатки курицы и сухари.

— Здравствуй, - сказала я крысе. - Как жизнь?

— Привет, - сказала крыса без особой охоты. - Так, ничего... по всякому. Изжога замучила... старость, как говорится, она не радость. Опять же - давление скачет. Погода такая, ничего не поделаешь.

Дома Патрик сразу понял по моим глазам, что я разговаривала с крысой. Молча повернулся, ушёл к себе в домик и долго не появлялся.

Патрик - это морской свин.

2005/11/29

Иногда, когда я особенно долго стою на трамвайной остановке, ко мне приходит Поющий Трамвай. Он спускается сверху, со стороны чистых прудов, и бывает битком набит старушками. Я не знаю, кто они - баптистки, или, может быть, адвентистки. Трамвай подходит, светясь в темноте окнами и распевая религиозные гимны. Под это слаженное, слегка дребезжащее пение я забираюсь внутрь, притыкаюсь к окну, еду, смотрю и слушаю. Старушки поют, Москва проплывает мимо, еле освещённая тусклыми фонарями, притихшая и красивая.

Иногда бабки дёргают меня за рукав:

— Сестра, пробейте билетик.